Джош Малерман - Мэлори [litres]

Наверное, был бы хорошим другом. Отзывчивым человеком. Чьим-то отцом…

Жалко до слез. Парня. Рона Хэнди. Людей из переписи.

Вдали раздается вой. Мэлори мгновенно забывает обо всех. Что это? Волк? Собака? Может быть, человек?

– Мы где-нибудь передохнем, обещаю! Пройдем еще чуть-чуть… – говорит она.

Сколько бы они ни шли, ей не спастись от ужасных мыслей. Мэлори не будет покоя – ни в Мичигане, ни где-либо еще в этом мире. И ни в каком другом.

И поезд, даже если он и существует, никогда не привезет ее в безопасное место.

Девятнадцать миль по проселочным трассам – давно заброшенным, заросшим и потрескавшимся.

Мэлори чувствует, что скоро сойдет с ума и без помощи тварей. Она измождена, все тело болит, и к тому же мучает совесть: как она могла безрассудно подвергнуть детей опасности?

Голова и шея защищены капюшоном, глаза – повязкой. Плюс длинный рукав и перчатки. Несмотря на жару. Несмотря на отсутствие прямых доказательств, что твари способны лишить человека рассудка прикосновением. В рюкзаках пластиковые бутылки с водой. Мэлори пропускает воду через фильтр, который захватила из лагеря, хотя Том очень настаивал, чтобы они взяли его – самодельный. Мэлори следит, чтобы Том с Олимпией не пренебрегали едой, и без конца спрашивает: «Что слышно?» Уже несколько раз на дороге встречалась тварь, и им приходилось замирать и пережидать – по полчаса, а то и больше. Иногда Олимпия слышала приближение твари, а Том – нет. Тогда они тоже останавливались.

И что бы ни делали, где бы ни находились, Мэлори непрестанно думает о маме и папе.

Ей не надо напрягать память – она прекрасно помнит родителей. Они оба были умны и эмоциональны. Друзья в шутку называли их «хиппи», несмотря на вполне традиционный образ жизни. Наверное, потому что ее папа и мама относились ко всему легко и любили поговорить о «расширении сознания».

«Главный показатель ума – умение выйти победителем из любого спора», – часто повторял отец.

Мэлори много с ним спорила по разным поводам. Например, когда ложиться спать. Как бы ей хотелось вернуться в то время и опять убеждать папу, что ей не пора в постель!

Но может быть… еще представится возможность с ним поспорить.

Эта мысль словно не помещается в голове. Не бывает воскрешения из мертвых. Не бывает.

Мэлори думает: «Олимпия с Томом им понравились бы! Правда, Том слишком беспокойный по части изобретений, он бы их напугал». Странное чувство, совершенно неуместное: Мэлори неловко за сына перед родителями. Ей не с кем поделиться, никто не скажет, насколько противоестественно испытывать подобное. Нет книг по психологии. Нет подруг. «Глупости! Сэм и Мэри Волш обязательно примут и Олимпию, и Тома», – решает про себя Мэлори. Однако Том тревожит ее все больше.

Мэлори шагает. Слушает. Думает.

Порой она с болью отмечает, что твари и законы нового мира проникли даже в воспоминания. Однажды они с Шеннон тайком пробрались на киносеанс «для взрослых». Сестра умудрилась заснуть, хотя на экране мелькала обнаженная натура и невиданные ими раньше откровенные поцелуи. А вдруг она не заснула тогда, а увидела в уголке нечто ? Нечто, несущее безумие?

Или еще: родители ( Сэм и Мэри Волш ) всегда закрывали на ночь шторы в детской. Мама утверждала, будто от лунного света снятся кошмары, чем очень смешила дочерей. Вдруг дело было не в лунном свете? Она, Мэлори, тоже всегда проверяет окна перед сном.

Закрытые глаза сестры, задернутые шторы.

Прошлое и настоящее перемешиваются.

И вот на окнах их с Шеннон спальни одеяла. А как страшно ехать в школу! У водителя автобуса завязаны глаза.

Ее пронзает мысль: «У машиниста поезда тоже завязаны глаза! Что я наделала? Что же я наделала?!»

Они с родителями едут в машине. Сэм и Мэри впереди. Девочки играют на заднем сиденье. Папа дергает руль, они с Шеннон кричат от страха, мама восклицает: «Чуть не врезались!» Теперь Мэлори, которая бредет по шоссе, представляет, будто отец тогда увидел нечто и у него помутился рассудок.

Неужели мама и папа до сих пор живы и разумны?

От этой мысли недолго и в самом деле сойти с ума.

– Машина, – неожиданно говорит Том.

У Тома поразительно острый слух, Мэлори поначалу не удивляется его реплике – ей кажется, что он услышал ее воспоминания.

– Машина? – рассеянно переспрашивает она.

– Какой-то шум, – говорит Олимпия.

– Машина! – повторяет Том.

– Стоп! На обочину! Быстро! – выходит из задумчивости Мэлори.