Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

Узнав имена экспертов, Пузиков заметил презрительно:

— Англичанин Борк, ну, этот не страшен, наверно не знает по-русски, и ему нетрудно будет втереть очки. Иностранные эксперты обыкновенно отзываются очень хорошо о русских предприятиях. Они считают, что мы просто не умеем вести дело и что в их руках оно непременно будет выгодно.

— Вот только нехорошо, что они везут своего химика и сами будут делать пробы,— вставил Николай Константинович.

— Ну, что же, пускай делают! — заявил Бубнов. — Богатые забои у нас будут приготовлены...

— А много ли у вас этих богатых забоев? — запальчиво перебил химик. — Я что-то мало видел их, а пробы делаю вам, слава богу, уже четыре года.

— Когда нужно будет — и богатые забои окажутся! — улыбнулся Бубнов.— Мы тоже с усами, знаем, что надо делать.

— Вы, Василий Михайлович, на это не очень надейтесь, — отозвался Пузиков.— Про Грошева я слыхал, что это дока, собаку съел и моськой закусил, он ваши махинации живо разоблачит. Вот разве моя жена отвлечет на себя его внимание, и он будет проводить больше времени возле нее, чем возле ваших забоев.

— Господа, вы слышали, что хозяин просит не разглашать раньше времени о предполагаемой продаже? — обеспокоился управляющий.— Поэтому я должен взять с вас обещание ничего не говорить женскому сословию. Иначе дело не останется тайной. Ведь женщина не в состоянии молчать: одна другой на ушко, и через два дня будут знать уже в Мангуте и Кыре. Убедительно прошу вас — никому ни слова, пока я не сниму запрета.

— Ну, что же, помолчим! — заявил Седых, набивая новую трубку.

— Вам это нетрудно, тестюшка! — засмеялся штейгер, женатый на дочери станового.— Вы цыкнете на Надю, и она оставит вас в покое. А вот мне с Михаилом Петровичем придется выдержать бучу, наши супруги не привыкли, чтобы от них скрывали важные новости.

— Привыкли или не привыкли, все равно. Придумайте что-нибудь, далекое от истины, и поднесите им,— посоветовал Репиков.

— Попробуем! — со вздохом согласился химик.

— А теперь обсудим план кампании.

— Первое — тарантас в починку! — опять заявил Седых.— Он совсем расхлябался, того и гляди рассыплется по дороге. А экспертов надо везти с шиком, иначе первое же впечатление будет неблагоприятное.

— Конечно! Завтра же отправьте его в Мангут в кузницу. Ну, раз вы начали, продолжайте по части ремонта конного двора и построек на стану.

Становой доложил свои соображения, затем то же сделали и остальные; управляющий наскоро записывал, внося свои замечания и поправки. Всякого ремонта накопилось очень много, и совещание затянулось почти до полудня.

— А наша маевка? — спохватился Бубнов, взглянув на часы.— Отменяется, конечно?

— С какой стати! — возразил Репиков.— Сегодня все равно праздник и начинать ничего нельзя. Кутнем в последний раз, а завтра дружно примемся за работу. Тем более что у нас на Хаверге делишко есть: сегодня в полночь освобождается площадь рядом с «Миллионным », и хозяин велел ее занять.

— Одно продает, а другое занимает! Как будто не к чему теперь,— заметил Пузиков.

— Его дело! Отмены распоряжения не было, значит, нужно исполнить. Итак, господа, идите себе обедать. В половине второго лошади будут поданы. Прошу не опаздывать.

Возвратившись от управляющего по домам, штейгер, химик и становой действительно были засыпаны вопросами со стороны «женского сословия», сгоравшего от нетерпения. Приезд нарочного, экстренное и продолжительное совещание у управляющего представляли события, которые не могли не взволновать.

Штейгер, боявшийся запутаться в противоречиях, не захотел прибегать к выдумкам и на вопросы Анны Поликарповны ответил, что ничего не может сказать, так как от сохранения тайны зависит будущность рудника. И он упорно отмалчивался, несмотря на вкрадчивые просьбы жены и клятвы «всеми святыми» не говорить никому ни словечка. Убедившись в тщете своих усилий и зная твердый характер своего мужа, Анна Поликарповна закусила губы и вышла в кухню распорядиться насчет обеда, надеясь выведать секрет у своего добродушного отца. Но ей было обидно, что она узнает новость позже других, так как была убеждена, что химик не сумеет скрыть ее от своей жены.

В этом отношении она ошиблась, хотя Пузикову пришлось выдержать жестокую сцену. Марина Львовна, молодая и красивая женщина, привыкла к тому, что за ней ухаживали все служащие рудника; пользуясь этим, она часто вмешивалась в дела, и от ее словечка зависели разные льготы, получение лошадей для поездки в станицу, в лес за ягодами или на прогулку, даже отмена штрафов и размеры праздничных наград. Поэтому многие заискивали перед ней, а за глаза называли командиршей. Репиков таял от ее улыбок, размокал от ее просьб и в награду получал право целовать ее ручки, унизанные кольцами.