Кейт Лаумер - Дом в ноябре

Потом он перестал быть.

Но глубоко в межгалактическом пространстве, каждое отдельное хранилище образчиков Моуна узнало и распознало гибель разума-прародителя и извлекло из его знания новое понимание глубины своего обязательства продолжить родительский замысел.

Космос велик. Один за другим коконы, удалявшиеся от своих собратьев с невообразимой быстротой, с удвоенной скоростью света, оказались не в состоянии контактировать между собой.

Каждая копия оригинала, оказавшись в одиночестве среди беспредельности и впервые оказавшись в таком положении, сориентировалась заново и все они пришли к одинаковому выводу: что каждый кокон – в целом свете единственное вместилище силы, способной поглощать галактики; именно в этом и состояла идея жизни Моуна. На каждого легла окончательная ответственность за выживание того-что-не-может-умереть.

Миновали эоны полного одиночества. Мэллори видел, как поблизости оказалась звезда, её гравитационное поле сквозь сокращающееся пространство вызвало ответную реакцию кокона. И он последовал за этой силой, вместе с ней двинулся к планете, используя, опираясь на врождённый инстинкт, гибкие органические механизмы, задуманные и созданные как раз на этот случай. Он пережил вхождение в атмосферу, сбор данных, их экстраполяцию и отреагировал на них, выбрав точное место приземления – пустырь в пригороде Биатриса.

Теперь, надёжно укрывшись в мире, невообразимо далёком от места, давшему ему жизнь, квинтэссенция Моуна продолжала то-что-должно-быть-совершено. Кокон размером с футбольный мяч, похороненный под кучей битого кирпича, выпустил предохраняющие яды, предназначенные для избавления планеты от возможных жизнеформ-конкурентов – видов, способных причинить вред эмбрионам рабочих особей в тот момент, когда те впервые выберутся наружу, чтобы затем быстро повзрослеть.

В течение семидесяти двух часов волна смерти прокатилась по планете, разносимая не только естественными атмосферными течениями, но и быстрыми самолётами, уносившими тех, кто мог бы спастись, но уже вёз с собой свою судьбу. Обречённые лайнеры разбились, когда их экипажи пали жертвой смертоносной плесени, но несущие гибель споры пережили катастрофы и продолжили распространяться, вырастая в числе с каждым новым заражением. Неделю местная жизнь держалась, отбиваясь вслепую всем имевшимся в распоряжении оружием. Смертельная субстанция была опознана, разработано противодействующее вещество, для массового производства противоядия были пущены в ход крайние меры.

Последней попыткой организованного сопротивления было применения бактериального вируса, уничтожившего всё в радиусе десяти миль вокруг исследовательского комплекса в Пойнт Шарлотт, штат Вирджиния. Два часа спустя Моун снова захватил эту территорию.

В Биатрисе, двумстам пятидесяти одному аборигену с промытыми мозгами внушили всю необходимую информацию, чтобы они могли трудиться для осуществления вторичного осеменения. В приблизительно пятидесятимильной полосе вокруг города незатронутыми оказались несколько сотен местных жителей. Чтобы отделить их от гнезда, был возведён психический барьер. И началась работа.

Под наблюдением псевдочеловеческих существ, сконструированных минимально похожими на рабочих-аборигенов, зомбированные работники в первую очередь возвели башню, скрывающую канал, по которому приспособленные к местным условиям семена Моуна должны были вылететь на сверхзвуковой скорости и распространиться по планете. Затем они были перепрограммированы для обработки специфических питательных веществ, необходимых для растущих спор и под конец, на финальной стадии, для производства окончательной генной модификации, которая и должна определить преднерестовый геномный импринтинг. Именно этими генетическими данными и будет наделено бесчисленное потомство, чтобы наилучшим образом соответствовать своей задаче: строительству площадок, с которых новая волна коконов отправится на дальнейшее заражение галактики.

Созревание семени протекало плавно. Предварительно рассчитанные условия были выполнены. Импринтинг был почти завершён, приближался момент вылупления, когда прожорливый инстинкт наконец-то был бы удовлетворён. И в этот предпоследний момент на горизонте существования Моуна расцвёл невиданный феномен. Бесконечные миллиардные доли секунды великий разум Моуна был совершенно не в состоянии понять, что происходит. И наконец, с ослепительной ясностью, потрясшей его до основания, он понял: