Михаил Савеличев - Крик родившихся завтра

– Шутница. Самурай надел гэта, сел под сакурой, сложил хайку, взял катану и сделал себе харакири.

– Что это?

– Краткое изложение наших представлений о здешней культуре, – Николай Иванович вынес поднос с маленьким чайником и крошечными фарфоровыми чашечками. На боку чайника этот самый самурай в гэта со свитком и мечом смотрел на гору, готовясь, надо полагать, к ритуальному самоубийству. Чай оказался самый обычный – индийский.

Закат отливал медью. Далекие горы зловеще багровели. Предстояла долгая бессонная ночь, а если она хотела быстро войти в здешний ритм, то и бессонный день. Они говорили о том и о сем. Вспоминали. А потом Николай Иванович сказал:

– У меня для тебя есть работа.

– Значит, эта командировка – не злоупотребление служебным положением?

– Иначе я тебя сюда бы не вытащил – режимная зона.

– То-то у вас туристы шастают, – вспомнила Наталья давешних веселых парней, охмурявших стюардессу.

– На далекие расстояния я не ездок, – он не обратил внимания на ее слова, – а по телефону о таком не поговоришь.

– А еще тебе нужно было посмотреть на меня, – сказала Наталья.

– Да, посмотреть. Время лечит, семь лет – достаточный срок.

Время не лечит, время анестезирует, хотела сказать Наталья, но промолчала.

– Думаю, тебе эта работа подойдет.

– Врачом в медсанчасти?

– Нет. Скажем так, исследователем-консультантом по твоей прямой специализации.

– Изучение мозга? – Наталья отставила чашку с остывшим чаем и посмотрела на отца. – Папа, о чем вообще идет речь?

Николай Иванович, встал, прошелся по комнате, включил телевизор. Передача шла на японском, но показывали репортаж из Центра управления полетами и хроникальные кадры старта ракет – будущих частей «Зари». На цветном экране выглядело завораживающе – огромные белые башни с широким основанием отрывались от стартовых площадок и тяжело, словно нехотя, поднимались всё выше и выше, превращаясь в ослепляющие звезды.

– Ты как-то связан с этим? – спросила Наталья.

Николай Иванович дождался, пока хроника сменится хорошенькой дикторшей, и выключил телевизор.

– Это наши соперники, – сказал он. – И, похоже, они все-таки успевают раньше.

– О чем ты?

– О мозге, Наташа, о мозге. Мне ли рассказывать тебе о его возможностях?

– Загадками говоришь, папа. Но учти, перед тобой человек, который изучает мозг много лет, но в итоге знает о нем еще меньше, чем твой шофер.

– Не кокетничай, – сказал он строго. – А если серьезно, нам очень нужна твоя помощь.

Неожиданно для себя под утро Наталья всё же уснула.

Отец достал из шкафа матрас, постельное белье, и она расстелила всё это на полу в комнате, которую могла считать своей. Привычный мир оказался далеко позади, в тысячах километров, и только теперь Наталья поняла: насколько же он давил на нее. Несмотря на любимую работу, которая давала повод вообще не появляться дома. А когда стены лаборатории начинали раздражать, она выходила из института и бродила по территории. Да и была ли это любовь? Или, как в долгом браке, ее заместила привычка? Черт знает. Замужем она не была.

Она стояла у окна и смотрела на улицу. Во сне она точно знала, что это тот же дом и та же улица военного городка. Светило солнце, шагали дети с огромными портфелями, а она ждала. Это странное для сна ощущение беспокойного ожидания – незнакомое. Не то чтобы она ничего или никого так не ждала, но сейчас к этому чувству примешивалось дотоле ей непонятное. И вот в подъезде хлопнула дверь. Под окном появилась она. Она. Девчушка в коричневом школьном платье с черным передником и огромным портфелем, который она не несла, а волочила. Девчушка посмотрела вверх, и их глаза встретились. Коротко стриженные волосы, круглое лицо. Незнакомое. Но во сне очень даже знакомое. Девчушка помахала ей и заторопилась вслед за всеми к автобусу, который должен увезти детей. Споткнулась. Чуть не упала. Сердце екнуло. Она даже схватилась за шпингалет – открыть окно и крикнуть обычномамское: «Поосторожнее!», но девчушка уже влезала в автобус, затерявшись в толпе школьников. Автобус казался очень маленьким, но дети всё залезали и залезали, а сидевший за рулем отец в таксистской фуражке кивал каждому, как хорошему знакомому, а хмурый бравый капитан проверял состояние автобуса, обходя его по часовой стрелке и пиная шины до блеска начищенным сапогом. А она всё высматривала круглолицую девчушку, но вот автобус тронулся, и она вдруг поняла, что их увозят куда-то очень далеко и навсегда, а она об этом почему-то забыла, но бравый капитан крепко ее обнял, и тревога сменилась истомой, истома – слезами и отчаянием.