Борис Георгиев - Жнец. Швец. Игрец

Не наложат, их территория очерчена чётко, по береговой линии, думал Жнец. Будь «Ковчег» моим, я давно послал бы каторжное начальство куда подальше, но поплавок, к сожалению, их собственность. Такая вот незадача.

Вслух он сказал:

– Не наложат. Вот скажи, Спиро, можешь ли ты послать каторжное начальство в задницу, когда ты здесь, на своей посудине?

Старик отхлебнул из бутылки, рукавом вытёр губы и сказал:

– Мне-то что. Я-то где угодно могу послать их в задницу. Потому этого не делаю никогда, что боюсь за Ираклия. Веришь ли, сынок, так иногда и подмывает послать, но я сдерживаюсь. Потому что ищу сына и найду его, и тогда мне ссора с вертухаями будет ни к чему, могут на Землю не выпустить. И тебе с ними незачем ссориться, они, суки, умные. Если даже я понимаю, как взять тебя за жабры вместе с твоим рифом, они тоже додумаются. И только они додумаются, тут же схватят, уж поверь. Я этих подонков хорошо знаю. Мрази хуже головоногих.

– Ну и как же они меня схватят? – Жнец от болтовни получал истинное удовольствие.

– Без связи с Землёй, без жратвы, без машин, без энергии тебе конец, сынок. Связь у них, транспорт у них, челноки до пересадочной станции у них. Перехватчики тоже. Закон на их стороне, и поэтому я говорю…

Чепуха, подумал Жнец. Затея Ноя – полная чушь, и совсем не из-за каторжного начальства. Все эти гуманоиды – туристы, каторжане, свободные поселенцы, вертухаи… – короче, все они понятия не имеют, как обстоят дела на самом деле. Они думают, Закон на стороне начальства. Начальство тоже так считает. Что думаю я? А вот что: закон на стороне Учредителя, ибо он сам и есть Закон. Я всего лишь исполнитель закона, поэтому безразлично, что я думаю. Скоро нас догонит головоногий, я переговорю с Учредителем, и он отправит гензу келеир в ад третьим классом. Обоих.

– Не хочу, – проворчал Ной.

– Чего не хочешь? Уже всё выпили, – сообщил Спиро и в доказательство перевернул бутылку кверху дном. Делая это, другой рукой зацепил руль. «Электра» вильнула.

– Э! Тише, Спиро. Кажется, тебе пора сдать вахту. Давай сменю, а то как бы ты не пальнул водомётами в зенит.

Долго уговаривать старика не пришлось. Устал, поел досыта, изрядно нагрузился своим бренди – разморило его. Уступил место, невнятно ворча: «не подходи сам… близко к берегу… течение… разбуди… если что…». Не слез с кокпита, а свалился, оступившись дважды, потоптался в коридоре, повозился в каюте, стуча чем-то и с грохотом роняя жестянки, потом затих.

Жнец выждал минут пять, заглянул в каюту, проверил – Спиро спал. Пристегнулся к узкой койке и натащил на голову одеяло.

Жнец вернулся на кокпит, открыл боковые стёкла и устроился поудобнее. Теперь он был наедине с Не́ри; мог ещё раз спокойно обдумать положение и приготовиться к очередной встрече с небытиём.

«Электра» вела себя как живое существо: пошевеливала плавниками рулей, иногда поплёвывала водомётами, балансировала на гребнях волн с непринуждённостью и грацией цирковой канатоходицы. Течением её несло к берегу, но казалось – она пытается удержаться в некой особой точке пространства и это ей удаётся.

Жнец подставлял ветру занемевшие от выпивки щёки, жмурился – слишком ярко, устанут глаза – и чудилась ему в правом окне птица, висящая, как и яхта, в особой точке пространства. Пару раз он, повернув голову, проверял – там ничего нет! – и всё-таки вынырнувшая из памяти птица появлялась снова, стоило только ему отвернуться и сощурить глаза. Пусть будет, решил он, в конце концов, кому может помешать… «Чайка» – услужливо подсказала память Ноя. Жнец отмахнулся от надоедалы. Неважно, как она называется, всё равно их нет на Терране. В какой-то реализации я был птицей. Да не в какой-то одной реализации, а в целой куче жизней я был птицей, возможно даже чайкой. Тогда собственное тело не казалось мне красивым или совершенным, оно было частью задачи, граничным условием, чем-то даже мешало. Я злился на то тело, как сейчас злюсь на это: щёки занемели, мысли еле-еле шевелятся, болит колено, поясница болит и, чёрт возьми, тоскливо – хоть волком вой. Чем-то вроде волка я был тоже, сколько раз. Кем я только не был. Ерунда это – выть волком. Когда я был чем-то вроде волка, выть мне не хотелось и не было так тоскливо. А как было? Никак. Хотелось поинтереснее выполнить задание. Занятно было решить очередную задачу и в очередной раз плюнуть на граничные условия. Красивое тело – некрасивое тело… С чего вдруг комок мяса, костей и перьев кажется мне красивым? Крылья острые, когда птица вот так вот висит в упругом воздушном потоке. Красота, совершенство. Иллюзия. Нет на Терране чаек и вообще никаких птиц нет. А даже если бы и были. Комок мяса, костей и перьев. Это хромоногое тело ничем не лучше и не хуже, такое же, только без перьев. Откуда тогда тоска? Тоже граничное условие – эмоция. Плюнуть бы на неё, но не могу. Не хочу. Умирать я не хочу, вот в чём дело. Сходить с ума от боли, когда будут ломать кости, задыхаться, когда станут душить, мечтать, чтобы скорее раскроило на части, полоснуло по сердцу… Зачем? Столько раз умирать ради бессмертия! Как хорошо, что ментальный столбик хилый, и я не могу припомнить всё сразу. Тысячи тысяч агоний. К чему мне они? Закон. Как же я ненавижу начальство! Я ненавижу Учредителя, с удивлением отметил Жнец, вот новость. Никогда не приходило в голову выяснять с ним отношения. Вот он явится, всезнающая непогрешимая сволочь: бесстрастный и беспристрастный, равнодушный к боли и к состраданиям свидетель всех моих агоний, – и я опять растворюсь в нём, как сахар в кипятке, как соль на камнях во время прилива. Потому что он всё обо мне знает, а я о нём знаю не всё.