Александр Агафонов: Вестники Будущего. Творчеству выдающихся мыслителей, писателей-фантастов, посвящаю

Старый работник с многолетним политическим стажем и опытом уклонился от великой борьбы, когда она разгоралась, когда она охватила пламенем всю его страну, когда его товарищи изнемогали сверх сил под жестокими ударами со всех сторон; в такое время он предпочёл идти своим путем, работать в иной области, где не звучит набат к «сбору всех частей» – в области культуры и науки.

Одно из двух: или этот человек – презренный дезертир, или он имел серьёзные и глубокие основания так поступать.

Но вот, когда буря затихла, когда жизнь стала входить в свои рамки, когда главные жертвы принесены, а дело культуры и науки вновь занимает своё нормальное место в жизни, – именно тогда этот человек украдкою пробирается на арену политики и начинает, – анонимно, во мраке, – что-то делать… Не важно, что. Но где же те «серьёзные и глубокие основания», которые удержали его в безопасной дали от пожара? Значит, их не было?

Тогда нет оправдания и приговор ясен.

Основания были и остались серьёзные и глубокие. Работник не изменял и не отдыхал; он тоже делал дело, по его полному и продуманному убеждению, необходимое для мировой революции, для социализма; он тоже взял на себя задачу, по масштабу сверх человеческих сил. И он не мог поступить иначе, потому что в этом деле, в этих задачах, он был одинок и некому было его сменить, некому заменить.

Идея пролетарской культуры… Да, может быть, теперь, в нашей крестьянской, нищей и голодной стране, она стала несвоевременна, – может быть, наш немногочисленный, истощённый героической борьбой с врагами и разрухою, пролетариат обречён лишь ощупью и частицами творить эту культуру, пока не наберётся сил для сознательного созидания и собирания её элементов. Но остаётся непреложным фактом, что в первые страшные годы борьбы лозунг этот, даже смутно понимаемый, одушевлял бойцов, сознание себя носителями новой, высшей культуры усиливали их веру в себя.

А теперь лозунг разнёсся по всему коммунистическому миру; и спросите коммунистов немецких, английских, итальянских, чехословацких – полезен ли он им в их деле?

Всеобщая организационная наука. Разве всеобщая разруха, разве мировая дезорганизация не говорят сурово и властно об её необходимости? И когда нашему рабочему классу силою вещей пришлось взяться за организацию всей жизни страны, разве не было самым трагическим в его положении то, что ему пришлось это делать ощупью, да с помощью специалистов старой науки, которая сама никогда не ставила задачи в целом? И разве мыслима всеобщая научная организация мирового хозяйства в социализм без выработанного орудия – всеобщей организационной науки?

Выступает с жестокой настоятельностью вопрос об едином хозяйственном плане. Спросите наших ученых-специалистов – профессоров Громана, Базарова, самого руководителя Госплана Кржижановского – нужна ли и полезна ли для решения этого вопроса организационная наука?

Вот две задачи. Никто другой не брал их на себя. Но и отдавши им главную долю своих сил, я вёл всё время непосредственную работу для Советской России – просветительную, как автор учебников, которые применяются сотнями тысяч, которые издаются и Госиздатом, и комитетами РКП, лекторскую, профессорскую, – пока это мне позволяли. Работал и тут, конечно, не меньше любого из одобряемых и поощряемых спецов.

За последние годы прибавилась третья задача. Благодаря исследованиям английских и американских врачей, делавших многие тысячи операций переливания крови, стала практически осуществима моя старая мечта об опытах развития жизненной энергии путём «физиологического коллективизма», обмена крови между людьми, укрепляющего каждый организм по линии его слабости. И новые данные подтверждают вероятность такого решения.

Вот три задачи. Прав я или не прав в их постановке, но для меня они – всё.

И этим рисковать, этим жертвовать ради какого-то маленького подполья?

Однако обвинение возникло не случайно. Его основа – поистине беспримерное использование некоторыми авторами «Рабочей правды» моего литературного достояния. Целые статьи или куски из них сплошь написаны в моих словах и выражениях, либо составлены прямо из обрывков, взятых в разных местах моих работ. Если бы я писал это, мой поступок нельзя было бы назвать иначе как безумным доносом на самого себя.

…почему же именно «Р <���абочая> п <���равда>» так привержена к моим словам и схемам, почему она так упорно хочет обосноваться на них?