Александр Калинин: Мы еще встретимся

Оказывается, меня перепутали с каким-то Вовкой Лимончиком (он же Владимир Пестрецов, он же Ахмет Сухмалейдинов, он же…) криминальным авторитетом, мафиози и все такое. Лимончик по оперативным сведениям прибыл из Греции для выяснения отношений с конкурентом. Поскольку Лимончик давно находился в розыске, его решили брать немедленно. По агентурным сведениям, он с помощью пластической операции изменил себе внешность. Составленный компьютером фоторобот как две капли воды напоминал мою физиономию. Причем еще позавчера фоторобот был другим, но как на грех, произошел сбой в компьютерной сети и фоторобот был случайно заменен моей фотографией, неведомо как попавшей из материалов III электронной конференции.

Меня выследили и взяли. Но особые приметы и отпечатки пальцев не совпали. В считанные минуты обнаружили неполадку в компьютере, по водительским документам установили мою личность. Все виновные понесут, можно сказать, уже понесли ответственность. Генерала (он вообще-то в отпуске) за 10 минут доставили в управление с собственной дачи. А без сознания я провалялся всего минут 30. После чего генерал достал книжку и попросил подписать. Книжка называлась «Стохастическая динамика и информационные процессы в глобальных сетях». Автор, как понимаете, я. Где он успел ее раздобыть? Вот оперативность…

Домой меня доставили с почетом, тоже с мигалкой и сиреной. В университет я сегодня уже не попаду. Включил компьютер. Пронзительной трелью зазвенел телефон. Я вздрогнул и снял трубку.

— Алло! Слушаю вас!

Молчание… Чертовщина какая-то. Внезапно картинка на экране стала на миг яркой-яркой и тут же погасла. Я почувствовал явственный запах паленой проводки и метнулся к розетке. Надо выдернуть шнур. За спиной раздался негромкий хлопок. Я оглянулся. На полу валялись осколки стекла, а бумаги на столе не спеша пожирало пламя. Пока я стоял в оцепенении, огонь перекинулся на занавеску. Я сорвал с себя пиджак и кинулся на огонь.

Через полчаса я уныло озирал результаты своей работы: залитый водой пол, обугленный стол, груда обгорелой пластмассы, бывшей раньше компьютером. И тут я почувствовал боль. Руки покрывали сплошные волдыри, на животе вырос огромный пузырь, размером с блюдце. Бил озноб и слегка подташнивало. Я с трудом добрался до телефона и набрал 03.

Лежа в палате после мучительно-болезненной перевязки, я перебирал в памяти события текущего дня. Столько неприятностей за один день? С точки зрения теории вероятностей… Как будто кто-то специально хочет причинить мне вред.

И тут молнией вспыхнула страшная мысль. Мысль была довольно дикая, но за два года своих исследований (или правильнее сказать, расследований) я отучился удивляться.

Все началось с моей работы по сетевым стохастическим процессам. Тогда я выявил один факт, который так и не решился опубликовать. Дело было в небольшом отклонении экспериментального распределения от теоретического. Многие скептически относятся к выводам статистики, забывая, что незыблемо строгие законы ньютоновой механики, являются, по современным представлением, следствием законов вероятностных. Ну это к слову. Так вот, чем дольше изучал я это явление, тем сильнее росло мое удивление. Пахло мистикой, чертовщиной. Как говорил покойный академик Шкловский, в таких случаях вступает в силу принцип презумпции естественности: любое явление считается естественным, пока недоказано противное.

Пришлось потратить целых два года, но кое-что удалось нащупать. Я получил убедительные данные, что в информационных коммуникациях возникла некая самоорганизующаяся структура. Причем находящаяся в процессе эволюции. И что, если (невероятно, но пусть!) эта структура как то узнала о моем существовании…

Размышления мои вошедшая в палату прервала медсестра. Симпатичная. Но я, честно говоря, терпеть не могу уколов, особенно внутривенных.

— Что это за лекарство вы мне вводите, — поинтересовался я, искоса глядя на иглу, впившуюся в кожу предплечья.

— У вас с этого дня новый курс лечения. Рассчитанный на ЭВМ! Теперь у нас отделение компьютеризовано. Машина сама назначает антибиотики.

— Стойте! — в ужасе закричал я, — у меня же аллергия! Сестра побледнела и выдернула шприц. Кровь из иголки медленно капала на одеяло. У меня зазвенело ушах, и комната поплыла перед глазами.

Я снял с головы тяжелый шлем, с усилием стащил влажные внутри перчатки. Было непривычно тихо. И в этой тишине отчетливо слышалось тиканье висевших на стене старых ходиков. Мерно колебался маятник. Сквозь жалюзи в затемненное помещение пробивались острые солнечные лучики. Крохотные пылинки вели в них нескончаемый танец.