Яна Дубинянская - Пансионат

В прозрачную воду правильной температуры – тонкая струйка перламутрового геля, горсть ароматической соли, несколько капель пряного масла. Все это куплено самостоятельно, ни один мужчина не в состоянии подобрать женщине нужную косметику, и восемь лет ничего не меняют. Строго говоря, если исходить из объективных, ощутимых параметров жизни, пригодных для дегустации на вкус, цвет, прикосновение и запах, мужчина в ней не нужен вообще ни для чего.

Расслабиться. Полностью расслабиться – так возможно только одной, совсем одной. Медленно провести ладонями по скользкой поверхности кожи, гладкой и юной, как у любой свободной женщины в ее прекрасные тридцать пять. Красивая, ухоженная, рафинированная… как все. Ну и что?

Издалека, из комнаты, донесся сквозь шум воды сигнал мобильного, смс-ка. День начинался, кто-то уже пытался выйти на связь, может быть, даже и Димка, вот-вот жизнь окажется заполненной обычными виражами, маневрами и связями, исключающими страх одиночества. Жить в обществе – значит быть свободной от него, значит уверенно рулить куда тебе надо, именно тебе самой, и если наконец-то сброшен лишний балласт, так это лишь повысит твою маневренность и скорость. Ирина плеснула напоследок по пригоршне пены в подмышки, протянула руку, наощупь шаря ладонью по стеклянной полке: где она там, наша бритва?!..

Влажная, благоухающая и недовольная – давным-давно пора было купить нормальный женский станок! – она прошлепала в комнату, едва не вступила в кофейную лужицу и выудила из-под подушки мобильный. Сообщение было не личное и не деловое, а так, рекламная рассылка. Смешная.

«Акция «Одна сатана!» Только для вас – романтическое путешествие на двоих по цене одного! Сделайте незабываемой вашу очередную годовщину! Поздравляем!»

Похоже, адвокатам придется приложить отдельные усилия, чтобы их с Рыжим контакты убрали из всевозможных социальных и коммерческих баз, ориентированных на супружеские пары.

А до восьми лет они все же не дотянули. На две недели почти.

(настоящее)

Бетонная дорожка петляет по склону, усыпанному рыжей хвоей. То спускается вниз под неощутимым углом, то срывается вниз пролетом в четыре-пять ступенек, все они выщербленные, неровные, тут надо особенно внимательно смотреть под ноги. После некоторых пролетов дорожка резко поворачивает в противоположную сторону, и каждый раз Ирине кажется, что она идет совершенно не туда. С балкона выглядело, что площадка с качелями совсем близко, по прямой наверняка так оно и есть, но серпантин издевательски виляет туда-сюда, и бесполезно пытаться срезать путь по скользкому хвойному склону.

Она прислушивается. Детских голосов не слышно, и становится совсем уж неоправданно жутко, будто их нет и не будет, нигде, совсем. Ирина ускоряет шаги, не замечает вовремя очередной лесенки, цепляется каблуком за щербину-щель, спотыкается, чуть не падает.

Сзади ее нагоняет сначала разноголосый гомон, потом топот многочисленных ног, наконец, мощная волна чужого, возможно, агрессивного присутствия. Ирина машинально отступает в сторону с дорожки, давая им путь, потому что их слишком много, они слишком уж энергично прут к цели. Они шумно протопывают мимо, она узнает их – эта компания обосновалась в номере на том же этаже, хорошо, что не прямо за стенкой, через дверь. Три девушки и двое парней, все они ряженые, в странных, даже, пожалуй, дурацких костюмах; Ирина успевает рассмотреть только последнюю девушку, одну, без пары.

Невысокая, плотненькая, с темно-рыжими волосами, заплетенными в несколько косичек и перехваченными кожаным ремешком на лбу, она одета в холщовую хламиду с кусочками звериного меха, из-под меховой опушки торчат крепкие, короткие и кривоватые ноги, переплетенные до колена ремешками плоских сандалий. Ирине хочется ее переодеть. Под ее взглядом девушка оборачивается, она, оказывается, не такая уж молоденькая – как следует за тридцать.

Они прокатываются вниз, как локальный камнепад, замирая вдали неопределенным гулом. И тогда до Ирины доносится, наконец, другой звук. Скрип. Мерный, визгливый, резкий – туда-сюда. Качели.

В сторону от бетонной дорожки ныряет узкая утоптанная тропинка. Ирина сворачивает и почти бежит. На цыпочках, чтобы не проваливаться каблуками.

Она выбегает на детскую площадку, и Рыжий оборачивается навстречу:

– Разложилась?

Ирина кивает, не глядя. Она смотрит на детей, и ей не нравится.

От самой площадки осталось немного: полукруглая лестница с четырьмя разрозненными перекладинами, крестообразный остов карусели, расколотая деревянная скульптура, изображавшая когда-то неизвестно кого. И эта ржаво-желтая лодочка, на которой они самозабвенно раскачиваются, аварийная, визжащая хлипким верхним креплением и чиркающая днищем по гнилой доске. Она может оборваться в любой момент. А он пустил.