Яна Дубинянская - Пансионат

На пляж спрыгивает с парапета веснушчатый мужчина, берет детей за руки, что-то втолковывает им, нагнувшись, они упираются, не хотят уходить. У волнореза громко хохочет, переодеваясь, Контесса, Пес нарочито заглядывает поверх импровизированной занавеси из своего плаща, который сам же и держит в руках, – и чего он там, спрашивается, не видел? На Белору и Тима Рыська не смотрит. Прижимая подбородком край полотенца, с трудом стягивает купальник, он цепляется за кожу, скручивается в жгут. Надо было сначала взять с волнореза белье и одежду. Она поднимается с гальки и, спотыкаясь, идет к остальным, похожая на белое привидение.

– Проголодалась? – спрашивает Пес. – Водичка ничего так, скажи? Бодрит.

– Чтоб вы не попростужались все, – заботливо говорит Контесса. – Я готова, подержи Рыське теперь.

– Не надо, – высунув из-под полотенца кисть руки, она подцепляет с теплого бетона свою родную шкурку и сандалии. Снова отходит подальше. Детей на пляже уже нет, волны размывают построеную ими несерьезную башенку из круглых камней.

Одевшись и прождав битый час наводящих красоту Контессу с Белорой – обед, конечно, давно уже идет, прикидывает Рыська, часов у нее нет и не было никогда, – все начинают подъем по бесконечным дорожкам и лесенкам, процесс куда более ощутимый, чем спуск. Высокородные дамы судорожно дышат в тесных корсетах, шумно переводит дыхание грузный Пес, – а ей, Рыське, легко и свободно, свежий вкус моря висит у нее где-то в гортани, тянет вверх, словно проглоченный воздушный шарик. Она обгоняет всех, оглядывается на верхней ступеньке очередного пролета, встречается глазами с Тимом. Он, конечно, тоже давно взбежал бы на самый верх, но вынужден вести под руку Белору, повисшую неподъемной гирей на его локте. Рыська ждет.

Когда они подходят к корпусу, серовато-палевой кубической глыбе в змеистых трещинах и прямоугольных наростах балконов, на ступеньках пусто, лишь один немолодой дядька докуривает сигарету у перил. Щелчком сбрасывает окурок в вечнозеленые кусты внизу и скрывается в дверном проеме.

– Все уже сожрали, – трагически предполагает Пес. – Рряв!

Они входят в вестибюль. Квадратная тетка за стойкой с ключами смотрит неприязненно.

– Вы не подскажете, как пройти в столовую? – спрашивает Тим.

– Номер, – без выражения отвечает она.

– Что?

– Какой номер?

– У нас? Двадцать седьмой, – учтиво вступает Контесса. – Полулюкс, южный.

– Почему не сдали ключ?

– А смысл? Мы же все вместе уходили, – Пес изнывает в нетерпении. – Столовка у вас где?

– Ключ сдавать на вахту, на обед не опаздывать, второй этаж налево, чтобы в последний раз, – монотонно говорит тетка. И умолкает, как будто в ней закончился завод.

Столовая большая, просторная, заполненная хорошо если на треть. Они присматривают себе столик у дальней стеклянной стены, в которую влипают с той стороны разлапистые листья южных деревьев. Стол накрыт на четверых: какие-то салатики, компоты, глубокие тарелки, ложки, общая алюминиевая супница на всех. Пес с невнятным рычанием брасается за стол первым, оттеснив дам, Контесса возводит глаза к потолку и жеманно опускается рядом, Белора протискивается к стеклу, увлекая за собой Тима.

Рыська остается стоять.

– Придвинь себе стул, – советует жующий Пес. – И тарелку возьми с того стола.

Бородатый мужчина в фартуке, громыхая, развозит на тележке порции второго. Сумрачно смотрит на Рыську из-под мохнатых бровей:

– Переставлять нельзя.

За соседним столиком с аппетитом доедают первое трое молодых парней. Один из них, ушастый, с наглыми черными глазами, широким жестом загребает воздух в сторону Рыськи:

– Девушка, идите к нам! Тут не занято.

– Пока, – уточняет второй, худенький и в очках. Все трое смеются.

Она сглатывает, кивает и садится рядом с ними. Не все ли равно.

Парень в очках придвигает к ней супницу, Рыська набирает себе тарелку борща, он, неожиданно для столовской еды, пахнет одуряюще вкусно. Голод становится зверским, вот что значит купаться в ноябре, и на какое-то время вытесняет собой все. Ни как кого не обращая внимания, она целеустремленно молотит ложкой и зубами, обсасывает мясо с кости, вгрызается в черный хлеб.

А ребята за столом смотрят вдаль поверх ее головы:

– Клевая вон та, которая с краю.

– С какого?

– Ну, с красивыми ногами.

– Ага. Убей мне того ковбоя.

– С челкой, дурик!

– А-а. Не знаю, по-моему, вторая как раз больше ничего. Третий размер!