Фрида Шутман - Не нужно нам других миров

Фабиан обладал неплохими писательскими способностями, которые нужно было развивать. Идеи довольно часто приходили ему в голову, но реализовывались они в незначительных работах, пригодных лишь для сдачи университетских экзаменов. Будучи уже на студенческой скамье он попробовал наркотики. Втянулся. Ходил с постоянно черными кругами под глазами. Присылаемые родителями деньги шли на «травку». А снимал он мансарду за символическую плату в старом доме своего дяди со стороны матери. На еду и вовсе почти не оставалось денег, а на девушек тем более.

Мансарда была очень солнечной. Недавняя побелка как нельзя лучше осветляла квадратную уютную комнату с низкой покатой крышей. Широкое окно с восточной стороны ловило солнечный свет в первую половину дня. Свет падал косыми лучами на диван-кровать Фабиана и на низкий столик перед ней. Будущий писатель ещё не обзавёлся письменным столом, и журнальный столик служил ему и письменным, и обеденным, и… Да каким только столом он ему не служил. Вечно заваленный книгами и конспектами, кульками от наспех съеденных сэндвичей из соседнего кафе, столик стоически терпел своего хозяина. Наверно, он предвидел, что скоро станет опорой для создания блестящих творческих работ.

Достопримечательной была и правая стена по соседству с кроватью. К ней почти вплотную примыкала длинная батарея центрального отопления. По-видимому, это и «служило» стене поводом осознавать свою сопричастность в обогреве мансарды зимой. Батарея представляла собой довольно жалкое зрелище, так как её не покрасили заново, а белая краска давно облупилась. Из-за этого она была грязно-серого цвета. На этой же стене над батареей висела репродукция картины Пикассо «Старый гитарист».

Вернувшись в тот злополучный день в мансарду, Фабиан снял пальто, повесил на вешалку. Про перчатку он уже благополучно забыл. А что же потом случилось с рукой? Её уже в чёрной атласной перчатке давно не было. Сначала она грелась на батарее, потом вскарабкалась на картину и застыла на гитарных струнах рядом с синей рукой гитариста.

Когда Фабиан находился под влиянием наркотиков, он и не замечал, что на нарисованной гитаре появляется третья рука. Он в это время слышал струнные аккорды. Но всё списывал на действие галлюциногенов. А иногда перед его глазами проходила, скорее, гордо шествовала вереница литературных героев бывших студентов его университета, прославивших испанскую культуру. То ему виделся Дон Кихот Мигеля де Сервантеса, этот Рыцарь Печального Образа, с безумным взглядом едущий на Росинанте. Или рыцарь Царицы Небесной, иезуит Игнасио де Лойола, занимающийся духовными упражнениями. Или дон Паблос, любимый герой Франсиско Кеведо, с вечными своими плутнями. И, конечно, плодовитый Лопе де Вега с множеством героев, от московского Лжедмитрия до «Собаки на сене»… и Кальдерон де ла Барка – последний великий поэт испанского Возрождения с его драмами чести и комедиями интриг.

А какие чувства обуревали нашего студента, когда он зачитывался любовными похождениями дона Хуана Тенорио? Ведь именно жизнь этого любвеобильного дворянина послужила писателю Тирсо де Молина прообразом знаменитого дон Жуана. Не давали Фабиану покоя литературные лавры этих и других бывших студентов. Ему казалось, что университетские стены уже сами по себе должны вдохновлять молодых филологов на творческие подвиги.

Рука некоторое время оставалась Фабианом незамеченной. Она «думала» и его задушить, как бездомную Кристин. Но «увидев» на столе чистые листы бумаги и ручку и почувствовав «писательский зуд», «решила» поступить иначе. Видно, сказывались гены её истинного обладателя. В одну из ночей рука перескочила с батареи на диван-кровать нашего мечтателя и залезла к нему под одеяло. Но этого ей оказалось мало. Тогда она заползла к парню под рубашку и прижалась к груди.

Каждую ночь, пригревшись на груди парня и изрядно подушив его, рука прыгала на письменный стол и начинала судорожно писать. Поначалу Фабиан думал, что у него удушье от наркотиков. Потом, уже видя руку на своей груди, он принимал её за видение. Естественно, очень скоро он сообразил, что эта рука достаточно материальна, чтобы оставлять синяки на его горле и… записи на листах… Днём рука предусмотрительно пряталась за батареей.

Утром парень находил на столе не менее сотни мелко исписанных листов. Содержимое было написано на изысканном испанском. И настолько интересно, что даже вечно голодный студент забывал о еде и ночных кошмарах и не вставал из-за стола, пока не заканчивал читать последний лист. Конечно, за талантливую книгу рука «брала» дорогую плату. Состояние здоровья Фабиана ухудшалось с каждым днём. Добавилось кислородное голодание. Кроме этого, он кричал по ночам. Часто он звал на помощь Кару, собаку своего деда Эстебана. Соседи снизу не обращали внимания на его крики по двум причинам: они знали, что живущий в мансарде парень – родственник домовладельца и что он балуется наркотиками.