Александр Ульянов - Отражение

– Хорошо, – сдался я, – осмотримся. – Но про себя подумал, что завтра же не позднее вечера отправимся дальше. Старик хоть и был мне симпатичен, но провести отпуск, стуча молотком и перекапывая грядки, мне не улыбалось. Еще не стерлись из памяти школьные каникулы в деревне у бабушки.

– Вот и ладушки, – повеселел Дед, – а то, знаете, как старику одному тоскливо. А вон и мой дом, первый справа. Швартуйся к калитке.

Остановившись, где указал Дед, мы вышли из автомобиля. В моем представлении, деревня, пусть и маленькая, должна выглядеть по-другому. Дома стояли вразнобой; выход на дорогу был только у двух домов, у дома напротив дверь вела вообще в противоположную сторону, прямо в лес, на дорогу выходило окно, из которого высунулась косматая рыжая голова. Пристально осмотрев гостей и узнав деда Прохора, голова крикнула:

– Дед, вот это ты сходил за хлебушком! Где такой «уазик» отхватил?

– Брысь, Игорюшка, не пугай добрых людей, черт рыжий, – Дед пригрозил голове кулаком и улыбнулся в бороду.

Голова тут же исчезла, но продолжала наблюдать из-за занавески. Я достал рюкзак и повернулся к деду Прохору:

– Куда его?

– Ой, сынок, будет тебе, ты уж меня совсем-то за немощного не держи.– Цепкие руки отобрали рюкзак и легко взвалили на плечо. – Ну идемте, покажу, как я живу.

Старик широким жестом распахнул калитку, приглашая нас пройти. Дом он не запирал, и мы беспрепятственно вошли в сени. Везде витал какой-то дух прошлого; в доме был идеальный порядок, как будто человек готовился к приему гостей. Лишь небольшие детали указывали на то, что человек прибирался не специально, а просто педантично поддерживает однажды утвержденный порядок.

Прохор провел нас в комнату; посредине, под гигантским абажуром, стоял массивный круглый стол, застеленный скатертью, стол окружали пять стульев, в углу висела небольшая икона, сервант хранил за своими замутненными стеклами остатки старых сервизов. У противоположной стены находился диван-книжка, почему-то я был уверен, что он не только не потерял пружины, но даже раскладывается. Над диваном висела картинная рама, но вместо картины в раме за стеклом были расположены старые черно-белые фотографии, некоторые пожелтевшие от времени. Имелся даже книжный шкаф заполненный плотными рядами разноцветных томов; рядом стояло, с виду очень уютное, кресло и маленький столик, на столике лежала книга, бережно обернутая газетой, там же – и очки в толстой оправе со шнурком на дужках. Имелась и кровать, широкая, с коваными спинками, всем своим видом призывавшая прилечь и отдохнуть после трудного дня. Вторая комната была раза в два меньше. Здесь тоже стояла кровать, такая же кованая, но односпальная. По крайней мере, по сравнению с тем гигантом, она казалась односпальной. У окна стоял письменный стол, а у противоположной стены – комод, с групповым фото в рамке на нем. На фото были запечатлены красивая женщина, сидящая на стуле, рядом стоял высокий мужчина в строгом костюме, у ног женщины сидели два мальчика. В мужчине угадывался наш знакомый. Я вопросительно посмотрел на Прохора.

– Это моя семья. Супруга, Екатерина Пантелеевна. Сыновья. Близнецы. Клим и Тим. Они погибли. – Мужчина говорил отрывками, явно переживая заново своё горе.

Мы молчали, создалась довольно неловкая ситуация. Прохор смотрел неотрывно на фотографию, вот только видел он отнюдь не то, что было изображено. Мысли его улетели глубоко в прошлое, заставляя на миг пережить заново свою утрату.

В дверь постучали.

– Прохор, ты дома? – Старческий голос прервал размышления старика и тот, с заметным усилием справившись с нахлынувшими воспоминаниями, откликнулся:

– Да где же мне еще быть; заходи, Антонина!

– А я смотрю: машина стоит незнакомая, решила проверить, кто это к тебе приехал? – в дверях появилась полная женщина, про себя я её тут же окрестил бабкой.

– Вот, ребятки, познакомьтесь, Антонина Васильевна, – Дед бережно, под локоток ввел женщину в комнату, – а это Семен и доча его, Катенька.

– Очень приятно, очень приятно, – нацепив улыбку из серии «доброжелательная старушка» прокудахтала бабка, с подозрением осматривая мою наголо бритую голову и Ринкину короткую юбку.

– Ребята, – повернулся к нам Прохор, – а знаете, что, – я сейчас Игорька крикну, он вам всю окрестность и покажет, погуляете полчасика, а я тем временем на стол соберу.

Игорю было около двадцати лет, рыжая шевелюра была такая же растрепанная, привести ее в порядок можно только одним способом – полным удалением. Одет он был только в легкие шорты, камуфляжной окраски, висевшие на нём мешком. Парень оказался чрезмерно разговорчивым, провел нас через деревушку, рассказал, кто и где живет.