Тима Феев - Йонтра. Истории далёкого берега

О синем я долго рассуждать не стану, дабы не утруждать вас повествованием о незначительных его спектральных отличиях от голубого. Скажу лишь только, что это цвет предельной для меня морской глубины, а так же цвет самого страшного в мире яда, когда-либо изобретенного живым существом. Х8, как вам известно. Кто его изобрёл и зачем мы не знаем. Знаем лишь о его действии и до ужаса примитивной химической формуле. Ужас тут как раз и заключается в простоте его синтезирования, и что даже ребёнок, имеющий начальные представления о химии, может его получить. Противоядия к нему, как известно, не существует. А единственное, что нас с вами всех спасает от нелепых случайностей или безумных замыслов иных… кхм… членов нашего общества, так это лишь диагностика. Уж больно легко его обнаружить, и кстати, именно по цвету, который он, что вы также знаете или должны знать, никогда не меняет. От себя могу только добавить, что синий вызывает у меня по этой ли причине или по какой иной, лишь отторжение и опаску.

Фиолетовый. Для меня это цвет перемен. Сами посудите, ведь именно ультрафиолет – двоюродный брат, так сказать, этого цвета, как раз и отвечает за наши с вами эволюционные изменения. Выбивая нуклеотиды из полимерных мегамолекул, он тем самым меняет наше потомство, что в конечном счёте ведёт к изменчивости видов и появлению новых, куда более совершенных с биологической точки зрения существ. И если ранее этот процесс был хаотичным, зависящим от многих случайностей, а потому и нестерпимо долгим, то сейчас мы уже полностью контролируем изменчивость, хотя и даём живым организмам, некоторую свободу в выборе изменений. Ведь мы всё же не боги и не можем заранее знать к чему приведёт та или иная мутация. Но посмотрите на небо, – Скит повёл щупальцем по небосводу, описывая дугу. – Что вы там сейчас видите? Не фиолетовый ли? Посмотрите внимательнее. – Аудитория зашушукалась. И вправду, небо Тэи с приближением ночи стало отливать если и не чисто фиолетовым, то каким-то фиолетово-чёрным оттенком. И да – это действительно было красиво.

Мириады звёзд, от самых маленьких до очень ярких блестели на небосводе. Свет зари восходящего Зимнуса отбрасывал на восточную часть неба сиреневый отблеск, а остатки заката недавно скрывшейся за горизонтом Ли всё ещё окрашивали запад лилово-багровым. – Вот, – продолжил Скит, – посмотрите внимательнее и вы увидите там все цвета радуги от красного до фиолетового, от зелёного до жёлтого, от синего до оранжевого. Это и есть наш мир, мой мир, мир моей планеты. Ну а мы с вами, – он опустил голову и обратился непосредственно к слушателям, – всего лишь маленькие частички этого беспредельного, пусть иногда и жестокого, но удивительно красивого мира. И извините меня, что сегодня я немного увлекся и не рассказал вам ни одной новой истории. Но я не мог поступить иначе. Ведь мои истории не только невозможны без всего этого, – он вновь повёл щупальцем по небосводу, – но невозможен был бы и я сам, и вы, и всё, что мы знаем. Ну а цвет, – что цвет? Без него, наверное, можно было бы и обойтись. Вот только, что бы это был за мир – серый, унылый, быть может, даже в чём-то и более правильный, и более нормальный, чем наш. Однако ответьте себе на вопрос, хотели бы вы жить в таком мире или предпочли бы остаться пусть немного и сумасшедшими, но видеть мир именно таким, раскрашенным всеми цветами радуги.

Аудитория захлопала. Несколько десятков совсем уже чёрных в это позднее время глаз смотрели на рассказчика с интересом и благодарностью. Никто, конечно, сейчас и не вспоминал о зеркале отражений, откуда Скит черпал свои нескончаемые истории. Всем и так было хорошо. Расходясь, публика всё ещё шушукалась и время от времени поглядывала на небо. А чёрный старый осьминог так и остался сидеть на своём месте. Да и зачем было куда-то ползти, ведь земноводным лучше всего было там, где сходились вода и суша, там где были мокрый песок и брызги от набегавших на берег солёных волн, там, где их никто и никогда не станет искать.

– Астероид был большим. Конечно, не самым большим, но, однако, весьма солидным по сравнению с другими такими же, что находились во внешнем поле планетарной системы Фимма. Примерно пятьсот орр в поперечнике и полторы тысячи в длину. Медленно поворачиваясь вокруг косой оси, он был похож на гигантского зверя, нехотя переваливающегося с боку на бок в своей холодной, мрачной пещере. Темнота космоса только усиливала это впечатление, а искрящаяся от магниевых вкраплений обращенная к звезде сторона его лишь завершала эту страшную, немую картину. И весом своим, и скоростью безымянная глыба почти не отличалась от современного звездолёта. Вот только она была неуправляема, а значит ничего не могла нести с собой, кроме потенциальных разрушений и хаоса.