Тима Феев - Йонтра. Истории далёкого берега

– Проведя во время наблюдений несколько визуальных экспериментов, – продолжил он, – я пришёл к выводу, что высшей формой жизни на том спутнике были небольшого размера существа, примерно с меня ростом, с мощным хвостом и довольно развитыми передними конечностями. Весьма отчетливо выделенная, крупная голова их с явно развитым мозгом, делала этих существ весьма похожими на трианцев, которых вы все прекрасно знаете. К сожалению, – Скит поводил взглядом по аудитории, – сегодня их представителей нет здесь, но это и не важно. Назвал я этих обитателей Руллами, а ту, пусть немного и примитивную цивилизацию, которую они успели у себя создать, просто – Рулл. Скажу сразу, цивилизация эта и сейчас ещё существует, от столкновения с астероидом она не погибла, но только, – Скит опять посмотрел в сторону, – утратила возможность развиваться. Но об этом позже.

Так вот, эти Руллы, уж не знаю каким образом, умудрились создать у себя не только целые города, но так же и развитые политическую и экономическую системы. У них были и науки разные, и разного рода искусства. Я как сейчас помню те прекрасные образы, которые они лепили из доступных им материалов. Эти скульптуры или картины, их по-разному можно было называть, Руллы помещали в цилиндрические кварцевые колбы. По всей видимости для сохранности. Освещались же эти, не побоюсь этого слова, произведения искусства люминесцентным светом, исходившим от сине-зеленых водорослей, что росли там везде. Помню ещё их подвесные дороги, сделанные из неизвестного даже мне полупрозрачного материала, выстланные неведомым же покрытием с чуть золотистым отблеском. Их малинового цвета дома, напоминавшие перевернутые воронки. Сады, полные фосфоресцирующих цветов. Деревья, колышущиеся всем стеблем от подводных течений. Университет, если его, конечно, можно было так назвать.

Помню даже их теоретические построения и две научные школы, в которые эти построения очень логично укладывались. Первая была основана на предположении, что их мир совершенно ограничен тем льдом, который покрывал их океан, и что за этим льдом ничего уже нет. Вторая же, напротив, – исходила из предположения, что за этим льдом всё же ещё что-то есть, и что их мир ограничен лишь их собственными скудными знаниями, причиной скудности которых и был всё тот же лёд. Первые называли себя «ледовиками», вторые – «водниками». И, как это часто и бывает в академической среде, одни терпеть не могли других и всячески старались убедить всех, подчас даже и ненаучными методами, что именно их точка зрения была единственно верной. Была там и своя промышленность. И механизмы, и машины всякие. Однако, по моим подсчётам, развитие всего этого хозяйства не могло позволить Руллам пробить толщу льда, покрывавшего их океан, и выбраться на свободу. Так они и обречены были прозябать в своём, хотя и вполне уютном, но таком ограниченном мирке, ничего не зная о мире внешнем.

Теперь же насчёт астероида. Он, естественно, продолжал своё движение. С какой-то холодной неумолимостью и всё так же медленно поворачиваясь, он нёсся к своей цели. К собственной гибели и гибели той, едва только начавшей осознанное развитие, разумной жизни. Прошёл месяц. И это был месяц, который мне, наверное, никогда уже не забыть. Ощущение собственной беспомощности, полное равнодушие властей, горячечные метания от зеркала к компьютеру в надежде найти ошибку в расчётной траектории. Всё было напрасно. Я только себя задергал, да и своих коллег так же, которые, к их стыду, приняли тогда позицию стороннего наблюдателя и ничем мне в сущности не помогли. Мало того, некоторые из них даже стали избегать меня и отворачивались, когда я проползал рядом. А иные и вовсе начали надо мной посмеиваться: «Вот чудаковатый профессор, – говорили они, – вбил себе блажь в голову, головастиков спасать. На покой тебе пора, дедушка, на покой». Сказать не могу, как меня тогда злили эти их шуточки и перешёптывания. Ну, – да ну их. Главное, впрочем и единственное, что мне тогда оставалось, это наблюдать. И надеяться, что проклятая глыба не принесёт с собой всё же фатальных разрушений.

Наконец наступил день катастрофы. И хотя это и могло показаться немного странным, но в тот день подводные жители вели себя отчего-то не совсем так, как обычно, словно предчувствуя, что что-то должно произойти. Они казались более молчаливыми, а их обычные весёлость и игривость все куда-то незаметно исчезли. Музыка, почти всегда оживлявшая их сумеречный мир, была теперь уже не слышна. Лишь изредка какой-нибудь совсем уж беспечный Рулл включал какую-нибудь мелодию, но почти тут же её выключал, и сам видимо, не слишком понимая почему. Даже растения подводного мира все тогда как-то сникли и обесцветились. Свечение же фосфоресцирующих водорослей практически и вовсе исчезло, отчего было лишь едва различимо в густых, совсем непроглядных сумерках. Ар, пол ара, десять ми и вот – удар!