Борис Фрадкин: Пленники пылающей бездны. Повесть

- Где же в природе может существовать такой распад? - спрашивали его.

- В центре любой звезды, как бы она ни была раскалена на поверхности. И, возможно, в центре планет. В частности, в центре земли.

Проверить предположения Валентина Макаровича пока не представлялось возможности.

И вот однажды в квартире Биронта появился необычный гость - Ремизовский Аркадий Семенович. О знаменитом конструкторе подземоходов Биронт слышал, разумеется, очень много, но лично встречался с ним впервые. Если его удивил визит Ремизовского, то еще больше поразился он, когда выяснилась цель визита.

- Мне отправиться под землю?! - весело закричал Валентин Макарович. - Да вы что, с ума сошли, милейший? Я еще жить хочу.

- Жить и работать, - поправил его Аркадий Семенович. - Вы ученый.

- Да, конечно, ученый. Но я всего лишь теоретик.

- Теория остается пустым звуком, если ее невозможно подтвердить фактами, наблюдениями. Где вы намерены добыть все это?

- Пока не знаю.

- Есть единственный способ проверить вашу теорию переохлаждения.

- Какой? - насторожился Биронт.

- Приблизиться к ядру земли.

- Ого! И большую глубину погружения вы мне обещаете?

- Сорок километров.

Нет, этот рослый и медлительный человек с узким непроницаемым лицом определенно нравился Валентину Макаровичу. В полушутливом тоне главный конструктор выкладывал такие доводы, против которых у Биронта не находилось возражений. Было ясно, что у Ремизовского все заранее продумано, все предусмотрено.

- Вы так озабочены моей теорией переохлаждения, - Биронту хотелось устоять в этом словесном поединке. - Можно подумать, что вы и свой «ПВ-313» построили только для того, чтобы я смог на нем совершить прогулку.

Ответ последовал неожиданный:

- Да, Валентин Макарович, прежде всего без предварительного исследования больших глубин нечего мечтать об их покорении. Кто может сказать, какие внутриатомные процессы подкарауливают там путешественников? Я внимательно слежу за вашими теоретическими изысканиями. Именно они и смутили меня. Для конструкции подземохода далеко не безразлично, в какой температуре должны работать механизмы: при минус тысяча или при плюс десять тысяч. Поэтому ваша теория переохлаждения является пунктом номер один в программе испытаний «ПВ-313».

- Но что я смогу выяснить на глубине сорока километров?

- То, что происходит на глубине, скажем, ста километров.

- И только-то?

- На первый раз, Валентин Макарович. Потом со спокойной душой мы опустимся на всю сотню. Вы же «заглянете» уже на глубину двухсот километров. И так далее, пока не доберемся до центра земли.

- Ах, вот оно что! Осторожный же вы человек. Но неужели я оказался самой подходящей кандидатурой?

- Назовите мне другого человека, который так же верит в реальность переохлаждения, как верите в нее вы, Валентин Макарович.

Ремизовскому удалось-таки вытянуть из Биронта согласие. Искушение оказалось слишком велико.

Но едва за Валентином Макаровичем захлопнулся люк подземохода и машина тронулась в путь, он уже раскаялся в своем опрометчивом поступке.

Оторванный от привычной обстановки, он тщетно пытался сосредоточиться на показаниях приборов. Ученый то прислушивался к работе электробура и двигателя, холодея при мысли, что тот или другой откажут и подземоход не сможет выбраться обратно на поверхность, то поглядывал на глухие стены - они казались ему ненадежными. Не раздавит ли их внезапным обвалом?

Забывшись, Валентин Макарович засмотрелся на экран локатора - большой диск посреди пульта. У него создавалось обманчивое впечатление, будто через круглое отверстие в полу видно, как расступаются под напором подземохода каменные породы. От центра экрана к его краям плывут светло-серые гранитные массы, плотные и изборожденные трещинами. Почти мгновенно гранит сменяется мерцающими отложениями мрамора или сверкает кристаллами горного хрусталя.

Валентин Макарович весьма посредственно разбирался в разновидностях кристаллических структур. Он видел перед собой только необычно пестрое сочетание цветов, удивительную каменную мозаику.

Так сидел он у пульта, пока усталость не притупила интереса к окружающему. Атомный хронометр показывал половину пятого. Там, наверху, уже светает. Здесь кабина наполнена неясными отблесками экрана, мерцанием сигнальных лампочек и покачиванием разноцветных нитей на матовых шкалах. Можно было включить центральное освещение, но это затруднило бы наблюдение за приборами.