Роберт Хайнлайн: Фрайди. Бездна (сборник)

Мы не ожидали, что придется действовать таким способом. Мы надеялись, что новая конституция либеральна и эффективна. Однако новая республика оказалась еще более жалкой, чем прежняя. Прогнившая этика коммунизма развращает даже после того, как исчезла эта форма правления. Мы продержались. Теперь надо продержаться до тех пор, пока не изменится все общество.

– Котелок, – медленно произнес Джо, – ты говоришь так, будто был свидетелем всего этого. Сколько же тебе лет?

– Я отвечу на этот вопрос, когда ты будешь в том же возрасте, что и я сейчас. Человек прожил достаточно, если у него нет жажды жизни. Я до такого еще не дошел. Джо, мне нужен твой ответ. Или этот разговор должен продолжиться при нашей следующей встрече.

– Ты его уже получил. Но послушай, Котелок, есть одна работенка, я хотел бы, чтобы ее поручили мне.

– Какая же?

– Убить миссис Кейтли.

– Не спеши – штаны потеряешь. Если ты пройдешь обучение и если она тогда все еще будет жива, тебя смогут использовать для этой акции…

– Спасибо!

– …при условии, что ты окажешься подходящим инструментом. – Болдуин повернулся к микрофону, позвал: – Гэйл! – и добавил еще одно слово на чудном языке.

Гэйл немедленно появилась.

– Джо, – сказал Болдуин, – когда эта юная леди закончит с тобой заниматься, ты будешь петь, свистеть, жевать резинку, играть в шахматы, задерживать дыхание и одновременно со всем этим запускать воздушного змея, не слезая с подводного велосипеда. Бери его, сестренка. Он твой.

Гэйл потерла руки:

– О, вот повезло!

– Сперва мы научим тебя видеть и слышать, затем запоминать, после – говорить, а уж тогда – думать.

Джо взглянул на нее:

– А что же я, по-твоему, делаю сейчас?

– Это не речь, а какое-то бурчание. Кроме того, английский язык по своей структуре не приспособлен к мышлению. Замолкни и слушай.

В подземной классной комнате у Гэйл была специальная аппаратура для записи и воспроизведения света и звука. На экране вспыхнули и быстро погасли светящиеся группы цифр.

– Что там было Джо?

– Девять, шесть, ноль, семь, два… Это все, что я разобрал.

– Цифры держались аж тысячную долю секунды. Почему ты запомнил только левый край ряда?

– Дальше не успел прочесть.

– А ты смотри на все сразу. Не надо усилий, просто смотри.

Она высветила другой ряд цифр.

Память у Джо от природы была неплохой, интеллект высоким, но насколько именно – он пока не знал. Хоть и сомневался, что такая тренировка ему полезна, он все же расслабился, и игра стала его забавлять. Вскоре он уже ухватывал девятизначный ряд чисел как единый гештальт . Гэйл уменьшила время свечения.

– Что это за волшебный фонарь? – спросил он.

– Тахистоскоп Рэншоу. Не отвлекайся! Во время Второй мировой войны доктор Самуэль Рэншоу в Университете штата Огайо доказал, что большинство людей только на одну пятую используют свои способности видеть, слышать, осязать, ощущать вкус и запоминать. Его исследования погрязли в трясине коммунистической псевдонауки, которая воцарилась после Третьей мировой войны, но сделанные им открытия сохранились в подполье.

Гэйл не познакомила Гилеада с языком новых людей, пока он не прошел полный тренаж по методу Рэншоу.

После его разговора с Болдуином другие обитатели ранчо пользовались этим языком при нем. Иногда кто-нибудь – чаще всего мама Гарвер – переводил. Гилеаду льстило, что он здесь принят, но он пришел в замешательство, узнав, что находится на низшей ступени ученичества. Он был ребенком среди взрослых.

Обучая его, Гэйл произносила по одному слову диковинного языка и требовала, чтобы он повторял.

– Нет, Джо. Смотри. – Теперь произносимое ею слово появлялось на экране со звуковым анализом – похожим образом глухонемому показывают его речевые ошибки. – Теперь попробуй.

Он попытался прочесть две таблицы, висящие рядом.

– Ну как, учительница? – спросил Гилеад самодовольно.

– Ужасно, хуже некуда. У тебя гортанные получаются слишком долгими, – она показала, – средняя гласная произносилась слишком глубоко, ты ее занизил, и не получилось повышающейся интонации. И еще шесть ошибок, кроме этих. Ты, наверное, не понял как следует. Я разобрала, что ты сказал, но это была ужасная тарабарщина. И не называй меня учительницей.

– Слушаюсь, мэм, – ответил он церемонно.

Она нажала на кнопки: вторая попытка. На этот раз линии графического анализа его произношения накладывались на линии образца, и если они совпадали, то стирались. Если же линии не совпадали, его ошибки выделялись контрастными цветами. Изображение на экране напоминало взрыв солнца.