Михаил Анчаров - Сода-солнце. Повести

- Допрыгались… - зловеще сказал приезжий.

- Помолчал бы, - внятно сказала машина и понеслась по шоссе.

Приезжий закрыл глаза…

…Тихо и незаметно ушел он из кафе, ни с кем не простившись. Тихо и незаметно приедет он куда-нибудь на этой телеге-модерн.

Машина остановилась и сказала тонким голосом:

- Вылазь…

Приезжий открыл глаза. Они стояли возле тихого предрассветного кафе на окраине города. Возле того же самого кафе.

Дверца распахнулась. Сиденье решительно подтолкнуло приезжего, и он оказался на краю кювета. Он еле успел схватить с сиденья вещмешок и плащ. Дверца захлопнулась, машина умчалась в город.

- А почему, собственно, все отменяется? - спросил приезжий и оглянулся по сторонам. Но никто ему не ответил.

Вдали, в глубине площади, куда выходил Прошлый переулок, приезжий увидел какое-то движение.

Он подошел поближе. Негромко фырчали машины. Огромные лапы манипулятора устанавливали на постамент обернутую в пластик скульптуру. Техника работала молча и безукоризненно.

«Золотой век», - подумал приезжий и подошел к человеку в комбинезоне, стоявшему у переносного пульта.

- Что это? - спросил приезжий.

- Памятник, - ответил комбинезон.

- Кому?

- Изобретателю.

Комбинезон был разговорчивый. Приезжий взял его за рукав и повернул к себе.

- Говорите членораздельно, - сказал приезжий. - Какому изобретателю, что он изобрел… Тот посмотрел на него рассеянно и сказал:

- Памятник тому, с кого начался сегодня в три ноль-ноль Золотой век… Этот человек изобрел вечный двигатель…

И снова уткнулся в пульт. Лампы манипулятора помедлили, потом осторожно смахнули пыль с памятника и расправили складки покрывала.

Приезжий пошел по переулку в сторону кафе.

- Да здравствуют инженеры! - тихо и печально сказал он, останавливаясь посреди газона. - Хронос прав. Часы тикают. Есть чем измерять время.

Памятник изобретателю его окончательно доконал. Опять надо было начинать все сначала. Вот и эксперимент удался, и началась у них цепная реакция творчества и всякий там Золотой век. Только не совсем та цепная реакция и не совсем тот Золотой век, на который рассчитывал приезжий, когда сочинял сказочки про великанов и детей, про то, как великаны опираются на детей, а дети на великанов. Они вовсе не всполошились, когда спичечный коробок сказал: крак! - и умерла ящерица, маленькая рептилия, крокодил, любовный фокус. Как они вцепились в нарождающуюся нежность, и никто не заметил гибели. Ложь, ложь! Поэт заметил и его Муза. Правда, поэт уже ко всему притерпелся, а официантка еще не то видела за последние пять тысяч лет патриархата. Ничего они не поняли в его рассказах. Идти было некуда.

- А почему я, собственно, должен куда-то идти? - громко сказал приезжий. - Какого черта!

Собеседников не было, но это его не смутило. Собеседники во всем городе спали и видели такие сны, какие заслуживали.

- А почему я, собственно, должен куда-то идти? - сказал приезжим. - Это мои переулок. Хватит. Есть великие поэты, и слава их вежливо гремит по вселенной. Пусть. Я не замахиваюсь. Но это мои переулок. Я сам его выбрал, и значит, я сшит по его мерке. Пусть. Я поэт этого участка вселенной.

Он расстелил плащ на мокром газоне и положил мешок в головах. Потом он поднял с травы белеющее в сумерках вчерашнее меню и написал на нем крупными буквами «УЧАСТКОВЫЙ ПОЭТ. ПРИЕМ от 7 до 17».

Он повесил объявление на сучок и улегся поспать под деревом.

Хватит…

И тут к нему подошли акушерка, парикмахер и гробовщик. Не было только дворника, потому что крокодил умер по ошибке, а его уже начинали любить, и не было официантки, потому что музы не любят тех, кто сдался. Не было также Хроноса. Но какое дело времени до неприятностей поэзии.

- Если я откажусь от поэзии, незачем жить, - сказал им приезжий. - Если я откажусь от жизни - поэзия не нужна… Старая безвыходная байка; с тонущего парохода упали в воду жена, муж и его мать. Кого спасать, если можно спасти только одного?

- Настоящая мать всегда пожертвует собой… - сказала Венера Михайловна.

- А как после этого жить сыну? - спросил Амедей Гофман.

- Значит, нет выхода… - сказал Саша Македонский.

- Есть выход, - раздался громкий и пренебрежительный голос. - Не допустить гибели парохода. Наступила тишина.

- Кто это сказал? - спросил приезжий. - Ты?

- Нет.

- Ты? Ты? Ты?…

- По-моему, это сказал репродуктор… - нерешительно промолвил гробовщик Саша.

- Это ты сказал? - спросил приезжий молчавший репродуктор.