Дмитрий Зимин: Бог играет в кости

Мамы больше нет. Это… Это так странно.

Вспомнил, как она улыбалась, когда мы виделись в последний раз. Щурила глаза – и к вискам тянулись тонкие лучики морщинок… Она спешила в университет: черная шляпа, клетчатая юбка, узкий жакет. Со спины можно принять за студентку… Шуршали пестрые листья кленов, из кофейни напротив пахло выпечкой… Не помню, о чем мы говорили. Коротко обнялись, она чмокнула меня в щеку, и я пожалел, что не побрился.

Закрыл глаза, и сразу вспомнились те самые коричные булочки из кофейни. Подрумяненые бока, сырный крем стекает каплями на тарелку… И легкий, едва уловимый аромат цветущей сливы. Мамины духи.

Горло перехватило. Спрятав лицо в ладонях, я застыл, стараясь не заплакать. Отец прав. Я должен попасть на похороны…

Взял телефон.

– Джафар! Я готов драться.

– Ай, дарагой, молодец! Не пожалеешь!

– На этот раз мне не нужны деньги. Сможешь достать новые документы и билет до Нью-Йорка?

– Хочешь сбежать?

– Я вернусь.

– Ты же знаешь, родной, если что – мы тебя и в Америке найдем…

– У тебя когда-нибудь был повод сомневаться?

Он молчит около минуты, я терпеливо жду.

– Бой сегодня ночью.

– Сразу после мне нужны документы и билет.

Еще одна пауза. Джафар что-то спрашивает в сторону, по-чеченски.

– Сделаю.

Отпуск в универе, сбережения со счета… Собирался вернуться, максимум, через неделю.

Когда надевал куртку, в дверь позвонили. Джафар послал проследить, чтобы я не передумал? Почему-то ему очень важен именно этот бой… Я задумчиво посмотрел на пожарную лестницу, что вела на балкон верхней квартиры. Там маленькие дети, собака, канарейка… А тут – я…

Открыл. Незнакомые, прилично одетые люди.

– Алекс Мерфи? – я кивнул и поправил очки. – Вы должны пойти с нами.

– С к-кем имею честь?

– Федеральная служба безопасности.

***

– Вы… хотите, чтобы я работал на вас?

Воронцов скептически оглядел меня с ног до головы.

– Пока я не знаю, что вы за фрукт? Увольте. Но если вы меня убедите… Я мог бы вам помочь.

Я не выдержал и расхохотался. Ничего не мог с собой поделать.

– Мне не нужна ничья помощь! – нет, не выходить из себя… Всё еще можно уладить.

– Кстати, примите соболезнования… – он тускло смотрел в стену, поверх моего плеча. Я перестал смеяться.

– Что?

– Вы же понимаете, мы наводили справки. Мы знаем, что недавно ваша мать покончила с собой.

В глазах потемнело.

– Мистер Мерфи… Вам плохо? Стакан воды? Мистер Мерфи?

Голос шел издалека, почти не задевая сознания. Меня трясли за плечи, кажется, били по щекам…

…как на ринге, когда пропустишь хук в челюсть. Вспышка, а затем – шум, звон… Нокаут.

– Что… вы сказали?

– Подробности сообщили сегодня утром. Ваша мать…

– Вы сказали – самоубийство. Этого не может быть.

– У нас есть запись с камер. Она ехала по мосту… неожиданно газанула, свернула к ограждению и… пробив его, рухнула в воду. Была хорошая погода, ничего не предвещало аварии…

Дальше я не слушал. На окне решетка: прутья приварены к раме. Дверь? Прочная, быстро не открыть… Но другого выхода нет. Если я брошусь на Воронцова, он, чего доброго, начнет стрелять. Я просто не успею ничего сделать.

– Я бы не отказался от стакана воды. – Воронцов кивнул, взглянул на пыльный, с захватанными боками графин. Тот был пуст, на дне его кверху лапками лежали мертвые мухи.

– Одну минуту… – он нажал кнопку интеркома. Я «щелкнул».

Вошел конвойный: толстый, с мятой мордой и запахом перегара. Он неуверенно держал пластиковый стаканчик, в котором подрагивало озерцо воды.

– Поставьте на стол. – Воронцов поморщился.

– Есть поставить на стол…

Дядька делает пару шагов, и, когда входит в зону досягаемости, я бью его что есть силы в брюхо. Затем срываю столешницу и запускаю в Воронцова, стараясь, чтобы удар пришелся на правое плечо… Конвойный хрипит и, закатывая глаза, валится на пол. Сверху рушится Воронцов. У меня десять – пятнадцать секунд…

Быстро в коридор, налево – приоткрытая дверь. Подсобка! Серый халат, сальная кепка, щетка, швабра, ведро…

– Любезнейший… Вы куда направляетесь? Где пропуск? – голос не подозрительный, просто любопытный, даже ленивый.

Неловко поворачиваюсь, смахивая с ближайшего стола кипу бумаг. Шваброй заблокировать проход… Чье-то табельное оружие на краю стола – вопиющее нарушение! Задеваю пистолет, он падает на пол, раздается громкий выстрел. И незаряженное ружье раз в год стреляет…