– Знаешь, какой вопрос на свете самый глупый? О смысле человеческой жизни. Почему самый глупый? Да потому, что его все время задают и задают, хотя ответ всем известен. И, как ни вывертывай, о чем еще ни спрашивай - о цели прогресса, о смысле цивилизации, - все равно в ответе то же самое… Философы, которые над этими вопросами веками копья ломали и кричали, что они неразрешимы, либо сами дураки, либо нарочно публику дурили, чтобы пропитание заработать.
– Так уж и дурили? - сомневался я.
Дед устало махал рукой:
– Вся философия, все теории - одно шарлатанство. Обман, словоблудие! На деле все просто… Вот есть дробь: шесть разделить на три - равняется двум. Ясно, понятно. А любая философия - это грома-адная дробь, в числителе и в знаменателе миллионы с миллиардами складываются, вычитаются, перемножаются. А ты - решись, сложи-ка да перемножь все вверху и внизу, упрости. И получится у тебя то же самое: шесть разделить на три - равняется двум!… И стоит любому нормальному человеку над вечными вопросами хоть раз своей собственной башкой задуматься, он к тому очевидному ответу неизбежно придет.
Я слушал его молча. Я понимал, что это - прощание.
– Бессмертие, - кряхтел дед, - вот тебе ответ единственный. Вся история к нему и только к нему стремилась… Чем выделился человек из всех живых существ? Разумом? А где мерка разума, где граница, чтобы сказать: до сих пор - животные, а дальше - люди? Да вот он, рубеж: че ловек - единственное существо, которое сознает неизбежность своей смерти!… Понимаешь? Брось камень в кошку, она увернется и убежит. В ворону и бросить не успеешь: едва замахнешься, она взлетит с ветки. А человека - в отличие от зверей - инстинкт самосохранения заставляет не только от видимых опасностей защищаться, но и от главной, неощутимой, действительно одним разумом воспринимаемой… Вот сущность человека! В нем сильнейший природный инстинкт и разум, поднявшийся над природой, сплавляются воедино ради спасения! А что такое спасение? Да бессмертие же…
Он глотал очередную таблетку, немного выжидал, пока лекарство подействует, и снова начинал говорить, говорить, как будто спешил выговориться напоследок:
– Религия… Сейчас пошла мода ее высмеивать. А как бы сумели наши предки без нее обойтись? Пусть она давала только иллюзию бессмертия, но без этой иллюзии жизнь людей в прошлом была бы невыносимой от полной безысходности. Столетие за столетием религия человека поддерживала тем, что обещала посмертное продление бытия. И обеспечила-таки выживание цивилизации, помогла дотянуть до времен, когда начался научный прогресс и уже реальные цели открылись… А с другой стороны, сколько зла породила нетерпимость религиозная, сколько трагедий, кровавых рек… Вот и задумаешься: если иллюзия бессмертия такой ценой оплачена, то какую цену бессмертие настоящее потребует?
Он печально усмехался беззубым, проваленным ртом:
– Не понимаешь? Здесь, Виталька, диалектика! Инстинкт самосохранения гонит человека к бессмертию и движет прогресс, но в нем самом противоречие роковое. Человек, естественно, себя стремится сохранить в своем природном виде. А он - такой - для бессмертия не годится! Для борьбы, для движения к цели он действительно никаким другим быть не может. Но вот для ДОСТИЖЕНИЯ цели он должен сущность свою проклятую, эгоистическую изменить. Не сумеет? Ну тогда и бессмертие вместо спасения катастрофой для него обернется…
Дед уставал, голос его садился до сипящего шепота. Я помогал ему лечь в кровать, и он бормотал, прикрывая глаза:
– Мы с тобой еще поговорим. Подумаем. Как тебе жить бессмертному. Без меня…
А потом был этот страшный, ножевой приступ боли, яростная ругань со "скорой помощью", больница медицинского университета, перебегающие огоньки на приборах в реанимационной палате и безучастные лица выходивших ко мне врачей.
Деньги на моей карточке таяли стремительно. Каждый вечер я проверял остаток и в тупом отчаянии подсчитывал, на сколько дней его еще хватит. Цифры сменялись, как в обратном отсчете перед запуском в космос: шесть - пять - четыре - три… Я с ужасом думал о том, что произойдет, когда выскочит ноль. Врачи нажмут на кнопку или автоматика сама остановит аппаратуру, и они УБЬЮТ МОЕГО ДЕДА только потому, что на принадлежащем мне кусочке пластика ничтожная ферритовая полоска размагнитилась до конца.
В то утро на счетчике в моем сознании горела огненная "двойка". Я плохо спал, раньше обычного пришел в больницу и нестерпимо долго ждал выхода врача. А когда он появился - тот самый, полный белый доктор, что в первый раз, - я понял все по его отчужденному виду и закричал:
Читать дальше