- Ванда Джефлин, - прошептал он, - что же ты задумала, моя неукротимая девочка? Твой волос стал курчавым, а тело - упругим, и пахнет оно по новому - так пахнут мужики перед боем.
Солнечные лучи струились уже параллельно земле, когда Ванда вернулась в пещеру. Возбужденная, запыхавшаяся, свалила в угол свежие плоды и несколько рыбешек, нанизанных на ветку. Руг скреб угрюмо щетину на уцелевшей части подбородка и прикидывал, как же ему вести себя отныне с этой женщиной, которую подхватили бог весть какие ветра? Не складывалось и Руг выжидал, что же будет дальше.
Дальше была ночь и еще один томительный день. И снова день, и снова ночь. Наконец он почувствовал, что способен сам добывать пропитание и заботиться о подруге. Рука подживала на весу, он еще прихрамывал, но болезнь удалось отогнать, а к ранам не привыкать, поболят-поболят и стихнут. Поутру начнется новая жизнь - так он решил, глядя на мирно посапывающую Ванду - пусть отсыпается, ей досталось за эти три недели, пока она выхаживала его, пусть отдыхает. С таким чувством, как нежность, он вытянет ее из болота воспоминаний, из жуткой тоски, и они выкарабкаются из этой передряги. Руг и сам не знает, как, но выкарабкаются, черт возьми!
Под утро его неслышно залило сном, мягким и пушистым, как беличий хвост, и разбудил привычный звук взводимых курков.
Ванда Джефлин прятала оружие в странную сумку из цветного лыка на длинном ремне. Фотоаппарат, компас, нож, ночные очки и прочую мелочовку. Она была обнажена, совсем обнажена, если не считать дурацкой портупеи и широкого кожаного пояса с притороченной набедренной повязкой. На щиколотках поблескивали медные браслеты с острыми шипами, очевидно, предназначенные для шпор. Мочки оттягивали длинные ажурные серьги, позвякивающие на плечах. Волосы перехвачены ремешком, и на лбу сверкает золотой череп с тремя глазницами.
- Ты рехнулась? - насмешливо спросил Руг.
- Я ухожу, - просто ответила Ванда, стягивая узел на своей диковиной котомке. - Я ухожу, Руг, и прошу только об одном: не стреляй мне в спину. Пальнешь с психу, а потом будешь жалеть.
- Нет, ты определенно рехнулась.
- Тем более - опасней для тебя.
- Опомнись, Ванда, что ты станешь делать одна-одинешенька на целой планете среди малохольных призраков, обуянных нечеловеческой злобой?
- А, может, как раз наоборот - человеческой, а Руг?
- Хорошо, пусть мы напакостили, пусть - и наши грязные мысли породили мир чудищ, мир сомнамбул, мир тварей, мир духов!..
- Только не кричи, ты никогда не кричал на меня.
- Тогда объясни сама, и попроще.
- Попроще?
- Да, попроще.
- Хорошо. Мир чудищ и мир сомнамбул - это ведь тоже чей-то мир, правда? Мы толковали с тобой недавно о том, что ничегошеньки нам не о остается, кроме одного: возлюбить духа, ибо это - их мир, тут ты прав. Нам придется среди них раствориться, если мы хотим выжить, - исчезнуть, стать частичкой, равной прочим и неотличимой от прочих.
- Невозможно, Ванда, невозможно - даже если мы и прибьемся к одной из шаек, они быстро раскусят, кто плодит кошмары, и прикончат нас.
- Очень даже возможно, если считать их шайкой, а их жизнь - кошмаром. Но ведь и того не дано, Руг, не дано. И главное, ведь, в том, что среди них и мы станем другими. Нас сколачивает в кучу наше уникальное чванство, наша проклятая хватка, наша очаровательная способность насаждать насилие даже в сексе... Нас не убьют, Руг, мы станем колдунами, жрецами или шаманами - частичкой нового мира. Их мира.
- Почему ты раньше не говорила об этом?
Она опустилась на колени, и у Руга перехватило дыхание от запаха ее кожи.
- Потому что осталось признаться в последнем: мы расстаемся.
- Правда, девонька? О-о-хо-хо-хо!
Однако безмятежная и миролюбивая Надежда скупо делилась своими тайнами. Несколько дней вертолет над горными полонинами, кружил над островками побережья, над перевалами и долинами. До рези в глазах всматривались колонисты в ослепительную зелень, буйно укрывавшую землю ничего, ни малейшего намека на живность! Дик Чапанис вновь вернулся к опытам. Он брал пробы донного ила, исследовал речную и морскую воду, добирался до горячих источников в каньоне гейзеров - безрезультатно, никаких признаков белковой жизни. Истинным хозяином на планете был хлорофилл, четыре пирольных кольца царствовали безраздельно.
- Кроме биосинтеза сахара - ничего, - устало констатировал инженер в ответ на вопрошающие взгляды. - Этот козел такой же пришелец, как и мы. Нужно прочесывать предгорья пешком, ведь должна же быть популяция...
Читать дальше