Роберт Бюттнер - Удел сироты

Кто-то сказал, что война – машина по производству сирот, а солдаты сражаются для того, чтобы их семьи остались в живых. Эта битва тоже произвела своего рода отбора, ведь в экспедиционный корпус отбирали только тех, чьи семьи уничтожили слизни , то есть круглых сирот.

А сама битва осиротила меня во второй раз.

Оставшийся путь до основания нашей базы я проделал осторожно, и вовсе не из-за того, что боялся упасть в зыбучую пыль.

Я боялся встретиться с теми, кому суждено остаться на Ганимеде. Мой невысказанный страх мог показаться достойным анекдота.

Через десять минут я уже пробирался вдоль борта каркаса Боевого корабля номер один КСООН. Его поверхностное покрытие превратилось в уголь во время торможения в атмосфере. На судно можно было пробраться, хотя оно погрузилось в пыль как минимум на полметра.

Я никогда не был знаком ни с одним вторым пилотом. Да, судя по всему, мне больше и не суждено никогда познакомиться с кем-то из пилотов.

Присцилла Урсула Харт – мы звали ее Пух – была ростом не более метра шестидесяти, даже когда задрав нос расхаживала из стороны в сторону. Тот пилот, который неофициально считался вторым в мире, мог ходить, задрав голову.

Так что среди тех камней, где мы ее нашли, мы вырубили могилку, маленькую, как для ребенка, если сравнивать с братской могилой для остальных. До того, как мы прибыли сюда, мы все были как дети. Иногда кажется, мы те, кому никогда не суждено стать счастливыми.

Сорвав рукавицу, я прикоснулся пальцами к камням, таким холодным, что это прикосновение обожгло мне руку. Но я не отдернул ее. А когда я убрал руку, то понял, что навсегда покинул ее, навсегда покинул всех этих людей. Я вновь остался один. Худшая вещь для сироты – оказаться в одиночестве.

– Пух, почему? Почему ты умерла? Почему не я?

Я залез за пазуху, дотянулся до медных нашивок – знаков различия, отодрал их и положил звезды на ее могилу. Это Пух была генералом. Не я. Никогда нигде специально я не оставлял своих вещей, а теперь оставил. Так что будем считать она не одна. Я не мог оставить ей кольцо, потому что у меня не было кольца. Да она отвергла бы мое кольцо, ведь наша жизнь и гроша ломанного не стоит. Пух превратилась бы во вдову, стоило мне выкинуть что-нибудь благородное, глупое и умереть.

Склонившись над ее могилой, я вволю нарыдался.

Когда я утер сопли, на краем кратера виднелся лишь самый краешек солнца. Я попытался натянуть рукавицу на занемевшие пальцы. Интересно, сколько времени я тут на самом деле простоял?

Только потом мне пришло в голову, что пилот Космического флота должен думать о том, как защитить свой модуль и команду, а не о том, что оставит на Ганимеде солдата, находящегося в самовольной отлучке, не важно какой у него ранг. Может, я и в самом деле ошибался, считая, что последний челнок будет меня ждать? В полдень, минуты значили очень мало. А теперь… Закаты на Ганимеде из-за тонкой атмосферы необычно красивы. К тому же на закате поднимался ураганный ветер.

Что до пилота, то он должен знать: на закате с каждой минутой усиливается порывистый ветер. Во время выполнения своей миссии, первое, о чем он должен заботиться, так это о своем модуле, точно так же как я – о своих солдатах. Если бы я в тот миг поставил себя на место пилота, то со всех ног побежал бы к месту посадки.

Дерьмо!

Я помчался назад по дороге. Порывистый ветер бил мне в лицо. Несколько раз споткнувшись, я едва не подвернул лодыжку. Пришлось идти медленнее, хотя я со всех ног спешил к взлетно-посадочной полосе.

В далеком небе вспыхнул огонек Последний модуль – мой билет на землю.

Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Я прибавил ходу.

Когда я перебрался через край кратера, « Звезда » уже исчезла среди скал. Я остановился мгновение, глядя на то место, где она только что была, а потом сконцентрировался на подъеме. Впереди возвышались валуны, с которых так легко соскользнуть.

Обогнув последний валун, размером с дом, я увидел, что на взлетной площадке уже никого нет, только вдали темным силуэтом маячила « Звезда ». Уже выдвинулись опоры, и модуль готовился подняться вертикально, чтобы улететь.

Я втягивал воздух, но он казался мне вакуумом. Острые иглы впились в легкие. Но я побежал. Пот ручьями бежал у меня по спине. Ветер, порывы которого достигали тридцати метров в секунду, швырял пыль в визор моего шлема.

Бросив мимолетный взгляд на « Звезду », я заметил Говарда. Он высовывался из люка, словно очкастый, охотничий трофей, приколоченный к стене. Майор махал мне, призывая поторопиться.