Кир Булычев - Старый год

Денис застонал, забормотал. У меня в сердце зародилась слабенькая надежда, как огонек спички, который может задуть любой сквозняк.

– Что он хочет сказать? – спросил я.

– По-моему... – Соня отложила книжку и спросила Дениса: – Тебе тяжко? Тебе тревожно?

– У-у-у, – ответил Денис. Он старался поднять голову, потом начал перебирать пальцами, словно играл на фортепьяно.

Соня сунула книжку в карман своей хламиды и взялась за спинку кресла. Она каким-то образом чувствовала, куда надо везти Дениса. Кресло покатилось, и я слышал, шагая следом, как Денис то хлюпал горлом, то стонал, то старался произнести слово, – и эти звуки были для Сони понятными, потому что, прислушиваясь к Денису, она катила кресло меж кулис, все глубже по сцене, пока не остановилась перед задней стеной театра – кирпичной, высокой, вдоль которой на высоте трехэтажного дома тянулись металлические конструкции.

Денис удовлетворенно взвыл.

– Здесь, – сказала Соня. – Сейчас начнется. А где же господин Кюхельбекер?

– Сейчас придет, – сказал я. – Он должен их задержать.

– Он всегда бывает здесь, когда открывается щель, – сказала Соня.

– Но сегодня будут встречать меня, – заметил я, расслабляясь.

Существует опаснейший закон. Не знаю, как это происходит у вас, но если я чего-то боюсь, ожидаю со страхом, то это не происходит. Но стоит мне подумать: обошлось! – как тут же я получаю удар с совершенно неожиданной стороны.

Вот и в тот момент я расслабился. Я смотрел на стену и ожидал, что в ней откроется отверстие. Я шагну в него, и на этом мои приключения закончатся.

И тут сзади послышались голоса и шум приближающейся толпы. Конечно, толпа – это преувеличение, но я был склонен к преувеличениям.

А в стене ничего не открывалось.

От тех, кто приближался, исходила настолько очевидная угроза, что я чувствовал ее на расстоянии.

– Где это будет? – спросил я Соню.

– Что будет? – не поняла она.

– Отверстие! Щель!

– Я не знаю, – сказала Соня и тоже обернулась в сторону приближающихся голосов.

Они вошли.

Странная группа. Впереди Кюхельбекер. За ним очень старая, а может, не так старая, как изношенная, женщина с большим дуэльным пистолетом, который она упирала дулом в спину Кюхельбекеру.

Затем шел человек в сутане и капюшоне, от которого на лицо падала такая густая тень, словно у человека лица и не было. В руке этот человек держал короткую трубу. Три или четыре изношенных человека держались чуть сзади.

У меня оборвалось сердце. Я знал, что эти люди пришли специально для того, чтобы уничтожить окно. Но как они это сделают?

– Не плюйте в колодец, который вам еще пригодится самим, – говорил Кюхельбекер. – Власть не отказывается от преимуществ. Я вам это говорю как ваш союзник.

– У нас нет союзников, – проскрипела изношенная женщина. Платье на ней некогда было бархатным, расшитым сложными узорами.

Денис вдруг заверещал.

– Вот ты где, исчадие ада! – Монах в капюшоне увидел Дениса и повернулся к нему. – Мы знаем, откуда исходит беда!

– Подойди ко мне! – приказала женщина, глядя на меня.

Я покорно сделал шаг.

Но тут же понял, что в закулисье становится светлее. В спину мне бьет свет, который становится все ярче.

Женщина зажмурилась.

– Бегите, Кюхельбекер! – крикнул я.

Кюхельбекер ринулся в сторону, и женщина почти сразу выстрелила в него. Но я не знаю, попала она в министра или нет, потому что за моей спиной открылась щель в мой мир. И если я не воспользуюсь моментом, я погибну здесь.

Я стал пятиться к стене и никак не мог развернуться, чтобы сделать бросок, потому что меня охватил леденящий ужас от того, что творилось передо мной: монах в капюшоне поднял трубу, и из нее вырвался расширяющийся поток пламени. Это был огнемет. Конус пламени был направлен на Дениса и Соню. Денис пронзительно завизжал.

Я сделал движение к ним и понял, что ничем никому здесь не смогу помочь.

И тогда я кинулся, разворачиваясь в броске, к стене, в которой медленно закрывалась ослепительно светлая щель.

Монах успел развернуть огнемет в сторону щели, и когда я пролетал сквозь отверстие, то почувствовал жгучую боль в ноге.

И тут же щель закрылась.

Возможно, навсегда.

...Я лежал возле задней стены театра.

Я сильно ушиб локоть, штанина и кроссовка на левой ноге дымились. Я был оглушен и потерян в пространстве. Я даже не знал, удалось ли мне уйти от них или нет.

То место, куда я грохнулся, было освещено двумя театральными прожекторами.