Юлий Буркин - Мелкий

Червь поднялся метра на полтора над полом, и, согнувшись надо мной под прямым углом, вытянулся немного еще. Его двойное безглазое рыло нависло прямо над моим лицом, и при слабом пробивающимся сквозь штору окна свете я явственно видел, как непрерывно шевелятся короткие зелено-коричневые бородавчатые отросточки, плотно покрывающие все его тело. Два клоачных отверстия приоткрылись одновременно, и червь сказал:

– Э-э… Ведра съем?

Как я бежал… Конечно же это сон, но умирать не охота даже во сне. Дверь я буквально вышиб всем телом в прыжке, падая со ступенек крыльца, сделал кульбит и помчался по дороге к пруду. «Но раз это осознанный сон, – думал я заторможенно, – я ведь господин этого сна. Я ведь могу просто взлететь, и парить над землей, как птица!» И я даже подпрыгнул пару раз, но почему-то не взлеталось, и я вдруг все отчетливее начал понимать, что никакой это не сон, а самая, что ни на есть, явь. Что же касается тандемного червя, то – или я сошел с ума, или опять же сошел с ума, потому что второго решения эта задача не имеет. Но эта мысль не успокоила, и я побежал еще быстрее, потому что если это не сон, то надо бежать, хотя убежать, конечно, удастся вряд ли.

Не успев и глазом моргнуть, я уже оказался на лужайке, где пацаны играли в футбол, и я явственно представил себе, как погнавшийся за мной червь переключает свое внимание на них, и через пять минут тут уже нет ни одного живого человека, только красные куски мяса и оторванные конечности на сочной зеленой траве… Я проклял себя и кинулся дальше, к берегу, надеясь, что он все-таки будет преследовать только меня, не отвлекаясь… Я нырнул, глубоко уйдя в мутную илистую воду, замер и продержался там сколько мог, потом, чувствуя, как болезненно начинает токать в ушах, направился к мерцающему свету, вынырнул, вдохнул полные легкие и огляделся.

Футболисты прекратили игру и вместе с болельщицами стояли на берегу, с недоумением глядя на меня. Я поискал глазами, но ничего опасного вокруг не обнаружил. А что они, собственно, так на меня уставились? Они-то ведь не знают, что мне привиделось черть-е что. А тогда, чего особенного? Ну, решил человек искупаться… Я поплыл к берегу, и тут только до меня дошло, что прибежал-то я сюда в чем мать родила. Да-а… Хорош космонавт. Бедный Генка теперь не отбрешется. А вот и он. Стянув с себя и скомкав потную майку, он с размаху запустил ее в меня:

– Держи!

Спасибо, брат. Кое-как соорудив себе крайне вызывающую набедренную повязку, я с независимым видом вышел на берег и, все еще тяжело дыша, помахал всем любопытствующим рукой. Мол, «физкульт-привет». Продолжайте развлекаться. И двинулся обратно к дому.

Генка догнал меня сразу:

– Ты че это, совсем офигел в своем космосе? – спросил он.

– Иди, играй! – огрызнулся я. Похоже, я и впрямь офигел. Не рассказать о случившемся на комиссии мне не позволит совесть. А значит, скорее всего, спишут. Или тестами замучают.

– Что случилось-то?

– Ничего не случилось, – бросил я. И вдруг понял, что возвращаться в дом мне сильно не хочется. – Так, – продолжил я, замедляя шаг. – Показалось кое-что.

– Может, ты там что-то увидел? – каким-то наигранно-легкомысленным голосом спросил Генка.

– Что? – окончательно остановился я.

– Ну, не знаю, – отозвался он, пряча хитрые глазки.

– Что я там мог увидеть?

– Ну, что-нибудь… Или кого-нибудь…

– Кого?!!

– Ну-у… Мелкого…

Я положил ему руку на плечо:

– Выкладывай, Гена. Выкладывай все, как есть.

Шаткий стол вытащили на улицу, и прислонили к столбу, а на вбитом в этот столб крюке болтался патрон с двухсотваттной лампочкой, и получилось очень уютно. Я смотрел на маму и радовался, какая она счастливая рядом с дядей Валерой. И еще радовался, что я живой, несмотря на то, что в этом дворе, в заброшенном колодце живет натуральный рамадский тандемный червь. И еще я подумал, что это все сильно усложняет, потому что, если бы не это, я бы завтра съездил в город проведать папу, ему это, наверное, даже нужнее, потому что он не такой счастливый, и как-то у него все не так сложилось. Но теперь это не скоро получится, потому что теперь главное – эта зверюга, которую надо отснять на кристалл и, используя все мыслимые рычаги, как можно быстрее пробиться с этим материалом на самый-самый верх…

– Не знаю, – возбужденно и громогласно говорил Валерий Иванович, – всем, вроде бы, понравилось, все, вроде, даже в восторге. Но мне самому было как-то неловко. Не комфортно. В каждой сцене, каждый миг мне не хватало тебя, дружок, – это он обращался к маме. – Варвара, конечно, молодец, и, в принципе, она неплохо сыграла, но с тобой, я-то знаю, это был бы настоящий шедевр… – Приятно было ощущать, что он ни капельки не льстит, а говорит действительно то, что думает. – А так… – продолжал он. – Сдал, и слава богу. Даже, наверное, критика хвалить будет. Но как только ты сможешь, я обратно введу в спектакль тебя, и вот тогда посмотрим…