Владимир Лещенко: Идущий сквозь миры

– Уж меч-то должен взять.

– Ладно, забери, потом отдашь.

Меч, по правде сказать, мне был ни к чему – я не умел с ним обращаться. Еще абордажной саблей или кортиком как-то владею…

Тем временем обшаривавшие драккар матросы под руководством младшего боцмана вынесли из кормовой надстройки трех женщин в разорванных лохмотьях.

– Там еще одна, – крикнул мне Адриан. – Только она прикована и голая.

Подобрав валявшуюся секиру, он вновь нырнул в надстройку. Послышался лязг металла о металл, хруст обшивки.

Он вновь появился, и уже не один.

На руках Адриан держал дородную длинноволосую блондинку. Волосы чистого платинового оттенка мели палубный настил, ноги своей длиной превосходили всякое воображение, а высокие полные груди поднимались торчком, как два холма безупречной формы.

Было видно, что удерживать на руках это чудо природы Адриану удается не без труда.

Послышались удивленные и одобрительные возгласы, соленые шуточки и соответствующие советы – как поступить младшему боцману. Сделав вид, что не слышит, Адриан бережно понес свою добычу на «Левиафан».

Его проводили завистливыми взглядами, но окрик Мустафы заставил матросов вернуться к работе.

Перекидав наконец бесчувственных пленников в трюм, мои подчиненные принялись потрошить трофейное судно.

Выкатывали по сходням бочонки с солониной и пивом, перетаскивали на «Левиафан» мешки с мукой и сушеной рыбой. Пятеро матросов чертыхались, согнувшись под тяжестью паруса. Ничего не должно пропасть. Вот один из суетящихся на носу украдкой нагнулся и что-то поднял. Я сделал вид, что не заметил.

Не прошло и часа, как все три корабля были очищены от всего, что представляло хоть какую-то ценность.

Двое пробежали навстречу друг другу от носа и кормы драккара, внимательно глядя, не забыли ли чего, потом сноровисто забрались обратно на палубу «Левиафана»

Секира в руках Ингольфа взлетела вверх. Молодецки хэкнув, он ударил в борт драккара, и тут же – еще раз. После второго удара из-под лезвия хлынула вода.

Подтянувшись на одной руке (не выпуская из другой руки топор), он легко вскочил обратно на палубу.

Через пять минут, развернув паруса к ветру, мы двинулись прочь от места, где, оставив после себя несколько мелких водоворотов, в глубине скрылись три ладьи викингов.

Всего лишь краткая остановка в пути, досадная, хотя в чем-то и небезвыгодная случайность.

– Что, интересно, будем делать, если ветер стихнет?

– Как что? Возьмем «Левиафан» на буксир. Заведем трос на оба наших когга, и вперед. Узлов девять вытянем. – Высказавшись, Дмитрий Голицын вновь принялся смотреть вдаль.

Если не знать – невозможно предположить, что этот рослый, широкоплечий молодой мужчина, с кожей светлого бронзового оттенка, длинными усами кольцом, полными губами, светло-карими глазами и орлиным носом по праву принадлежит к знаменитому княжескому роду.

Князь Дмитрий Георгиевич Голицын-Кахуна (для друзей – просто Дмитрий, для прочих – достопочтенный наварх) происходил из мира, в котором за полтора века до моего рождения победили декабристы.

В его реальности Россия до сих пор осталась конституционной монархией, и ее территория простирается от Босфора до Калифорнии и Гаваев. Даже Антарктида является владением Русского императорского дома.

Сам Голицын был в своем 1984 году богатым и знатным хозяином восьми с лишним тысяч десятин на Гавайских островах, которые стали протекторатом Российской империи, насколько я помню с его слов, в тридцатые годы позапрошлого века, и в Калифорнии, а также весьма почитаемым потомком индейских вождей и полинезийских королей.

Ну и кроме того, как и положено русскому дворянину и богачу, – любителем яхт, красивых женщин и лошадей. Еще он любил авиационный спорт, и именно эта любовь привела его на палубу хэолийкского корабля.

Однажды, пролетая на своем гидроплане над одним из необитаемых островков Каролинского архипелага, он заметил сверху довольно странные сооружения, возле которых в коралловой лагуне стояло несколько парусных судов. Заинтересовавшись, кто бы это мог быть, он приземлился на узкий коралловый пляж и беспечно направился прямо навстречу высыпавшей из бараков публике…

В оправдание его поступка следует сказать, что тогда ему было только двадцать три, а мир, где он родился, был куда спокойнее, нежели даже тот, из которого происхожу я. И уж подавно не мог он предполагать, что наткнулся на временную торговую стоянку выходцев из параллельного мира…