Но к торговле меня никогда не тянуло.
Впрочем, со всеми своими умениями умереть с голоду мне было бы трудновато. Однако на этот раз они не пригодились, зато неожиданно меня выручила моя память. Еще в институте все завидовали моему умению без труда запоминать наизусть заумные определения и формулы и цитировать слово в слово абзацы. При известном напряжении я мог восстановить в памяти любую прочитанную книгу или увиденный фильм.
Более-менее ознакомившись со здешней развлекательной литературой и кино, я подумал, что, пожалуй, в данном жанре кое-чего не хватает.
Я купил у букиниста учебник по составлению сценариев и через месяц с небольшим представил свое первое произведение владельцу полоцкой кинофирмы «Молния»…
Потом был неожиданный для меня самого успех, гонорар, приятно изумивший меня, заказ на новый сценарий… А в промежутке – знакомство с Марите.
Наше авто остановилось у ресторана «Медведь» – заведения мне хорошо знакомого, излюбленного места столичной богемы.
Народу было еще не много. Найдя столик на двоих, мы устроились за ним.
– Что прикажете, экселенц? – с польским акцентом спросил подошедший метрдотель. Я тут был всего раза три, но тутошний персонал отличается редкой памятью на клиентов.
– По выбору заведения, – коротко ответил я.
В ожидании заказа я созерцал рубиновые искры, бросаемые свечами, в бокале «Карпатского лала». Потом статная девица подкатила никелированный столик, на котором на фигурной хромированной решетке в пламени спиртовой горелки румянился косулий бок, и начала быстро и ловко сервировать столик. Я принялся за еду.
В ресторан ежеминутно прибывали посетители, одетые кто в подобие просторного кафтана и короткие сапожки, кто в нечто среднее между сюртуком и френчем. В отличие от моего мира, где преобладали однотонные костюмы, тут одевались ярко и пестро. Только платья на дамах были почти таких же фасонов, с такими же декольте. Мужчины без галстуков – эта деталь одежды здесь была не известна.
Зато многие щеголяли разнообразными шарфами – шелковыми и батистовыми, иногда свисавшими почти до пола, самых ярких расцветок и сочетаний: багряных, оранжевых, ядовито-зеленых…
В основном гости были заняты истреблением всевозможных блюд.
Заиграл оркестр. Музыка тут тоже отличалась заметным своеобразием.
Рваные, словно нарочито аритмичные, лишенные привычной гармонии мелодии напоминали скорее что-то восточное или арабское. Тут всего пять нот, и изобрели их в Турции.
Марите появилась у моего столика словно ниоткуда – еще минуту назад ее в зале не было.
– Ты, как всегда, вовремя, дорогая, – поприветствовал я ее.
Она, целомудренно чмокнув меня в щеку, устроилась рядом.
Я смотрел на Марите, и, как всегда, мне не хотелось отрывать от нее взгляд. Я любовался ею. Избитая фраза, смысл которой я понял только здесь и сейчас.
Темные пышные волосы, спадавшие на плечи и ниже, белоснежная атласная кожа, черты лица словно вышли из-под кисти великого художника, фигура, достойная богини… А под черными бровями – синие глаза. И не обычного, чуть блеклого оттенка, которые можно увидеть нередко, а яркие, ультрамариново-синие – той глубокой синевы, что в полумраке спальни кажется непроглядной ночной темнотой.
Нет, как бы то ни было, этот мир преподнес мне чудесный подарок – возможность любить такую женщину и быть ею любимым.
Пусть не первая красавица мира, и, может, даже не из первой сотни. Но из первой тысячи – точно. Марите Кодукайте-Королева, не имеющая, разумеется, представления, что имеет полное право на фамилию Кирпиченко, и даже на российское (а то и еще какое – кто там знает, что теперь у меня дома) гражданство.
За соседним столом, где сидели больше двадцати человек – все мои шапочные знакомые, – провозгласили тост за процветание отечественного кинематографа и дальнейший рост числа снимаемых турбокартин (так тут еще называли фильмы).
Вслед им я наполнил вином большие пузатые бокалы – из таких впору тянуть пиво в жаркий день.
– Давай выпьем за кино, благодаря которому я встретил тебя.
– Не увлекайся выпивкой, – украдкой дернула меня за рукав жена. В отличие от меня, осушившего бокал почти до дна, она отпила совсем немного. – Не уподобляйся этому… Омару Хайяму.
– Кому? – Откровенно сказать, это имя в ее устах меня удивило – особо глубокого знания поэзии за ней я как будто не замечал.
– Ну, это один восточный поэт. Ты разве про него не слышал? Он все вино воспевал и там пьянство всякое, развлечения с девицами на природе.
Читать дальше