Дмитрий Емец - В когтях каменного века

Над костром, придерживаемая двумя мощными рогатинами из цельных стволов дерева, на копье была насажена туша оленя. Время от времени женщины переворачивали ее, чтобы туша прожаривалась более равномерно.

Пещерный человек в еде не знал умеренности. Привыкший к зимнему голоду, летом он ел почти через силу, от пуза, сколько влезет. К осени женщинам и мужчинам нужно было набрать максимальный вес, потому что зимой они худели до такой степени, что кожа обтягивала ребра. И пока не начался нерест лосося, когда река бурлила от спин рыбин, люди голодали.

Большинство мужчин и женщин племени так наелись сейчас, что не могли даже встать. Некоторые из них, самые жадные, терлись животами о камни, чтобы освободиться от избытков пищи и потом снова приняться за еду. Способ этот, хоть и не особенно эстетичный, потом будет применяться древними римлянами, утопавшими в роскоши, и чукчами, которые, возвратясь с многодневной охоты на моржей, потом наедаются до отвала.

Теперь у костра голодными остались только старики и женщины из слабых родов вроде Рынны или больные и раненые, которые начинали восстанавливать силы. Пока ели более сильные роды, их не подпускали, а теперь они, озираясь, подскакивали к костру, под насмешливые крики воровато отрезали себе от оленьей туши кусок мяса побольше, а потом спешили исчезнуть в укромном уголке пещеры.

Так же поступила и Рынна: она отрезала прожаристый кусок мяса и унесла его в пещеру, где ее ждала Омра. Агам все еще не вернулся, и Рынна волновалась, что сына так долго нет, не сорвался ли он со склона в темноте. Она вспомнила, что в прошлом месяце, когда двое охотников возвращались ночью с горы, один из них неосторожно наступил на камень, поскользнулся и разбился насмерть, упав в пропасть. «Дух Гор не любит тех, кто крадется ночью в темноте, как вор!» – назидательно сказал тогда шаман.

Сам Торах хорошо знал эти места и свободно передвигался по горам даже ночью, изучив скрытые тропинки и спуски.

– Эй, Рынна! Где твой сын? Не думай, что я все забыла! Сегодня на совете я сделаю так, что его изгонят из племени в лес, и дикие звери сожрут его кости, а дух его присоединится к духам изгнанников! Не видать тебе продолжения твоего рода! – кричала Гырка, рядом с которой Уюк, икая от насыщения, ел кусок оленины, и жир стекал по его щекам.

– Агам не ранил твоего сына. Агам только защищался! Всем известно, что твой Уюк обижает всех детей племени, кроме тех, которые родились в одно лето с ним и старше. Их он боится! Уюк трус, хоть и кажется большим! – ответила, не выдержав, Рынна.

– Да как ты смеешь так говорить! Мой сын почти настоящий мужчина, он никого не боится... Твой сын ранил его в спину, подкравшись к нему, когда он спал после охоты! – рассердилась Гырка и, схватив тлеющий уголь, бросила его в Рынну.

– Это ложь! И все это знают! Уюк никогда ни на кого не охотился! – крикнула мать Агама, уворачиваясь от летящего в нее угля. – Твой сын никогда не попал копьем даже в дохлую лягушку.

– Потому что Уюк очень болезненный! Он родился в голодный год! – Гырка прижала к себе своего толстого и неуклюжего отпрыска, всего измазанного оленьим жиром.

Разозленный парень, которому не нравилось, что мать роняет его престиж перед подростками племени, схватил уголь и швырнул его в выглянувшую из пещеры Омру, но промахнулся и попал в одного из мужчин, спавшего у костра. Воин, которому углем обожгло кожу, вскочил и, размахивая топором, гневно заорал, что выпустит кишки тому, кто это сделал.

Уюк быстро спрятался за широкую спину матери и сделал вид, что он здесь совершенно ни при чем.

Вася, осмелев, уже не прятался за ивой, а, скрытый в тени дерева, наблюдал за происходящим с расстояния двадцати метров.

Он видел освещенных светом костра, одетых в шкуры или прикрытых набедренными повязками мужчин, женщин и детей, заметил их деревянные длинные копья с каменными наконечниками, топоры и прислоненные к скале тяжелые луки, на которые вместо тетивы были натянуты бычьи жилы. Искусство изготовления луков и стрел в то время только начало зарождаться, потому наиболее опытные охотники предпочитали им надежные копья и палицы. Хотя, соглашались они, стрела и летит дальше, чем копье, но она не остановит ни хищника, ни оленя, а только разозлит его, заставив или убежать, или перейти в атаку. Стрелы были хороши только при охоте на мелкую и среднюю птицу, хотя такой промысел взрослые мужчины презирали, считая, что он хорош для подростков, не прошедших еще обряда посвящения в мужчины, и недостоин настоящего воина.