Сергей Герасимов - Красный жетон

– Не могли. Зато сейчас они нас не видят. Здесь очень много подвалов, целые катакомбы. Не станут же они устраивать облаву из-за какого-то одного человечика.

А меня они и так выловят, потом.

– Я не человечек. Я не…

– Потому что я никогда не видела никаких облав, – добавила мать, не слушая, – Только в фильмах.

– Откуда ты знаешь о катакомбах?

– Я ожидала, что это случится.

– Ты уже была здесь?

– И не только здесь. И дальше.

– И что, они тебя не наказали?

– Была ночь и сильная буря; спутник не мог вести меня сверху, а на улице не было никого. Никто ни о чем не узнал. Во всяком случае, меня не наказали.

– Но ты промокла?

– Я сказала, что люблю гулять под дождем. У меня ведь розовый жетон, мне прощают маленькие странности.

Некоторое время они шли молча. Подвалов действительно было много. Каждый следующий имел дверь, которая вела в следующий, потом опять в следующий и так, казалось, без конца. Когда не стало окон, Фрыалж включила фонарик.

– Мама, – спросил Дробь-третий, – как ты думаешь, что происходит вокруг нас?

– Я не поняла?

– Я хочу спросить, это хорошо или плохо? Я всегда делил вещи на хорошие и плохие. Например, я знаю, что жить это хорошо, но я не знаю хорошо ли я живу.

И я не могу об этом узнать, что значит жить плохо и что значит жить хорошо. Но мне кажется, что живу в одном измерении. Я не знаю, хорошо это или плохо.

– Не думай об этом.

– Почему?

Он остановился.

– Почему?

– Ты все равно этого не узнаешь. Тот кто думает, тот погибнет. Нужно действовать. Если мы больше не встретимся, запомни как делала я. Сейчас я не знаю, нужно ли спасать тебя, но знаю, что без тебя мне будет плохо – и поэтому мы здесь. Никому не должно быть плохо – вот что значит жить хорошо. Если тебе плохо – действуй.

– Я подумаю об этом, – сказал Дробь-третий. – Я люблю думать.

– Подумай и согласись. У меня тоже когда-то был красный жетон.

– Да ну?

И вдруг фонарь погас.

– Стой рядом, – сказала она, продолжая щелкать переключателем. – Это простая модель, никакой электроники. Я специально покупала, еще после второго жетона. Скорее всего разомкнулся контакт. Я смогу починить. Даже в темноте.

Это не батарейки, батарейки садятся постепенно. Если не заработает, то у меня есть еще один фонарь. Я собиралась оставить его тебе.

– Ты слишком хорошо готовилась. Они могли понять.

– Нет, я это делала спонтанно.

– Это не гарантирует.

– Ничего не гарантирует. У меня есть еще запас консервов на двенадцать дней. Есть маленький напильник, он заточен на конце как оружие, у него удобная ручка. Скоро мы прийдем туда, где есть труба с водой, мы пропилим маленькую дырочку и ты не умрешь от жажды.

– А что будет с тобой?

– Не думай об этом. Людей много, они рождаются и умирают со скоростью миллион человек в секунду, и я не лучше и не хуже других. И я уже стара, это многое меняет. И ты не лучше и не хуже других, что бы ты об этом ни думал.

Просто нам не повезло. Я не могу найти провод, не слушаются пальцы.

– Проклятая газировка?

– Эта газировка слишком сильно бъет в голову, особенно в темноте… В темноте так хочется спать… Где ты?

Она достала второй фонарик и включила его. Осветила стены. Но подвал не был пуст. Рядом с нею стояли трое мужчин, со значками охраны. Еще один отошел в сторону; он держал под руки ее крепко спящего сына.

– Ну конечно! – сказала она и попыталась представить, как вела бы себя на ее месте героиня фильма. Рассмеялась бы саркастически: вы, презренные твари, вы слишком малы, чтобы быть моими врагами.

– Ну конечно! – она рассмеялась и подвал ответил жестким бетонным эхо.

– Руки! – скомандовал охранник и отстегнул наручники.

– Ну конечно, как же я не подумала раньше! Этот дом в самом центре города, это же единственное место, где можно спрятаться, поэтому все беглецы собираются здесь, правильно?

– Протяните руки или я использую электрошок.

– Да, ведь вы специально построили его здесь, вам не нужно проводить облавы, не нужно гоняться за нами, достаточно было построить подвалы и теперь мы все сами падаем в ваши открытые пасти. Как… Как…

Она заплакала.

Сверкнул разряд и мир взорвался.

Дробь-третий проснулся на заднем сиденье автобуса. Он хорошо отдохнул и проснулся с востоянии полной чистоты сознания, чистоты и ясности доходящей почти до ясновидения – но в этом ясновидении не было ничего сверхестественного – так, он мог бы по выражению глаз догадаться о чем человек читает или что он пишет; сейчас он специально не открывал глаз потому что тени еловых ветвей, бегущие поверх его закрытых век и создающие оранжевую солнечную рябь, были ему приятны.