Александр Громов - Шаг влево, шаг вправо

Стереть. Чтобы и памяти не осталось. Убрать. Уничтожить.

Не Максютова – отмычку. Зарвавшегося генерал-лейтенанта можно окоротить потом, когда некуда будет спешить. Дождаться удобного случая и выставить на пенсию. С почестями.

Все так просто.

Кого на пенсию, кого в никуда.

В парке Штукин предпочел усыпить нас, чтобы не мотаться по Москве с трупами и избежать случайностей с живыми. Ведь я мог бы что-то понять или почувствовать. В сущности, моя легенда-экспромт об отце, сбежавшем с дочерью неведомо куда, как нельзя лучше прикрыла бы ликвидацию. Не удивлюсь, если и любовника Маше подсунули… хотя это ее нисколько не извиняет. Нет ничего гнуснее предательства – кому это понять до конца, до глубинного смысла, как не тому, кто стал предателем сам? Мне, например. Возможно, когда-нибудь не скоро наши с дочерью останки случайно обнаружили бы в коллекторном стоке, а теперь – шиш. Не выгорело. Теперь в упомянутом стоке обнаружат Штукина и скорохватов. Счастливого вам плавания, ребята. Мне нисколько не жаль вас. Вы честно работали на Первого Шефа, как я работал на Максютова, и вы получили свою награду, как получил ее и я. Разница между нами лишь в том, что вы уже испили свою чашу, а я только пригубил. Но ведь выпью до дна, не правда ли?

Куда я денусь.

Только сейчас, подумав о чаше, я обнаружил, что зверски хочу пить. Как после наркоза. Хотя в некотором смысле так оно и есть.

– Воды никакой нет?

По-прежнему не оборачиваясь, Гурген протянул мне непочатую пластиковую бутылку, и я, лихорадочно свинтив колпачок, надолго присосался к горлышку. Вода оказалась в меру охлажденной, как раз то, что надо. Уф-ф… Живу! Жаль только, что не нарзан, а продукт какого-то очередного «святого источника», по вкусу вроде дистиллята… Стало быть, приобщился к святости.

Обратно бутылку Гурген не взял:

– Оставьте себе. Могу поспорить, вам еще захочется.

– Спасибо, Гурген, – сказал я. – За меня и за дочь.

– Наконец-то, – усмехнулся он. – Странно вы соображаете, Алексей Сергеевич: то медленно, то быстро… А, ладно, пустое. Еще ничего не кончено. Думаю, провал ими уже обнаружен, так что сюрпризы в аэропорту вполне возможны.

– И даже раньше.

– Вряд ли. Уже подъезжаем.

– Между прочим, – сказал я, – за нами «хвост».

– С чего вы взяли? – Гурген насторожился.

– Взгляните назад. Темно-зеленый «БМВ».

– А! – одобрительно произнес он. – Заметили? Не волнуйтесь, это наше прикрытие. Дай бог, чтобы оно нам не понадобилось.

Ничего не скажешь, Максютов постарался как следует обеспечить операцию. Такую с виду простенькую…

И до зареза необходимую Максютову.

«И что дальше?» – спрашивал я его, когда мы почти так же неслись по шоссе к аэродрому – несколько часов или вечность назад?

Максютов не любит лгать. Он прекрасно умеет недоговаривать и часто пользуется этим для пользы дела и своей, но прямая подтасовка плохо ему удается, хотя технически он выполняет ее безукоризненно.

Он лгал мне.

Я это чувствовал.

Знал.

«Будем считать прошедшее недоразумением, Алеша. Носорог тебя подставил, Носорог тебя и прикроет. Ты останешься в органах. Пойми, я еще могу сделать вид, что все так и задумывалось, и мне поверят…»

Кто поверит ему? Я – не верю.

А только нет у нас сейчас иной палочки-выручалочки, нежели Максютов. По крайней мере он даст нам шанс выжить, и из всех шансов этот самый реальный. Прости меня, Настя. Прости за то, что я не выбросился из окна нашей квартиры, ибо мы опасны или ценны только вдвоем. Прости за то, что во мне взыграла глупая гордость: покончить с собой, обнаружив измену жены, значило показаться смешным и жалким. Прости за то, что я все еще хочу жить…

Наверно, я не смогу убить себя, пока у нас с тобой останется шанс, пусть маленький. Меня так учили, я так устроен.

Хватит! Не хочу копаться в себе. Надоело. Для окапывания цветущих яблонь моей души существует пещера Нирваны, для ассенизационных работ – колодец Великой Скорби…

Я скорее почувствовал, чем услышал движение на переднем сиденье справа.

– Она просыпается?

– Да, – сказал Гурген.

– Остановите машину!

– Не могу. Лучше я опущу спинку, а вы позаботьтесь о девочке сами. Черт… Не вовремя. Если ее начнет тошнить – в аптечке есть салфетки.

Я отодвинулся – движения мне давались уже легче, – и Гурген опустил спинку сиденья. Настька застонала и заворочалась. Дурман, отключивший ее бедный неразвитый мозг, медленно отступал. Щеки были перемазаны шоколадом, никто не удосужился их вытереть. Нить шоколадной слюны засохла на подбородке.