Алексей Калугин - Темные отражения

– Но что это даст? – спросил Глумз.

– Когда меч будет у Павла в руках, мы сможем передать ему силы и способности всех рыцарей ордена. К тому же арлак, вооруженный арлакским мечом, становится неуязвимым для огнестрельного оружия.

– Не слишком ли это рискованно? Вдруг меч попадет в чужие руки?

– Конечно, мы рискуем потерять меч. Но арлакский меч будет служить только арлаку. Попробуйте, – герцог протянул рукоятку меча Глумзу.

Глумз сжал ее в кулаке. Как он ни старался, напрягая всю свою волю, змея на эфесе не открывала пасти. Рукоятка в руке Глумза оставалась только рукояткой.

– У меня ничего не получается, – разочарованно и даже немного обиженно произнес Глумз.

– И не получится, – улыбнулся ди Катнар, забирая эфес. – Как не получилось у меня прочитать вашу книгу.

Едва эфес оказался в руках герцога, змея открыла пасть, и из нее выскользнуло стальное жало.

– Арлакский меч становится мечом только в руках рыцаря-арлака, – сказал ди Катнар.

– А как же Павел? – с тревогой спросил Глумз. – Как он сможет воспользоваться мечом?

– Он станет арлаком. – Герцог хотел, чтобы в этих словах прозвучала уверенность, но Глумз услышал в них прежде всего надежду. – Ему придется им стать, – несколько по-иному построил первоначальную фразу ди Катнар. – Если он захочет спастись и остаться в живых. Мы сможем ему помочь только после того, как он сам вырвется из замка Глора.

Шла уже вторая неделя с того дня, как Павел под присмотром и руководством Мурдока приступил к работе по расшифровке книги Глумза.

Павел, как мог, затягивал этот процесс. Без конца ссылаясь на усталость, головную боль и плохой сон, он добился того, что работал только три часа утром после завтрака и два часа вечером. Остальное время он проводил в своей комнате, валяясь на постели или прогуливаясь в обществе Мурдока по двору замка, наблюдая за хозяйственными работами центурионов. Иногда, в качестве награды за хорошую работу, Мурдок выводил Павла в старый, заброшенный сад, расположенный на заднем дворе замка, в котором царили тишина, покой и запустение.

Сидя за компьютером с колпаком на голове, Павел старательно изображал кретина, не понимающего, что от него хотят, доводя порою Мурдока до бешенства. Он смотрел на монитор невидящими глазами, не слушал, что говорил ему Мурдок, вместо размышления над очередной фразой прокручивал в голове какие-нибудь яркие воспоминания из прошлой жизни, читал про себя стихи, тарахтел скороговорками, вспоминал сюжетные повороты любимых книг и фильмов.

Для Мурдока его ухищрения не оставались незамеченными, но он не особенно обращал на них внимание, поскольку, несмотря ни на что, страницы книги понемногу заполнялись словами.

Гораздо в меньшей степени был доволен работой Павла Глор. Поскольку после каждого сеанса расшифровки Мурдок стирал большую часть восстановленного текста, оставляя на дискете лишь самую малость, только чтобы показать, что старания Павла не совсем бесплодны, у Глора были все основания считать, что процесс движется слишком медленно. Всякий раз, когда Павел в сопровождении Мурдока проходил через его комнату, Глор, играя желваками, провожал его недобрым взглядом. Лишь убеждения Мурдока – а убеждать хозяина он умел – удерживали Глора от того, чтобы перейти к более жестким и более действенным, по его мнению, методам.

Однако долго так продолжаться не могло. Павел все сильнее и отчетливее ощущал в себе растущее напряжение. По мере того, как исчезала надежда, ее место в душе заполняло клейкое, серое, дурно пахнущее отчаяние. Павел чувствовал, что близок к срыву. В любую минуту он мог не выдержать навалившейся на него, придавившей к земле тяжести и совершить какой-нибудь отчаянный, безрассудный поступок, чтобы только прекратить наконец это нескончаемое самоистязание.

Спал Павел, на самом деле, плохо. От нечего делать ложился он рано и долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, то обдумывая невероятные планы побега, то представляя картины героической смерти, или просто, лежа на спине, слушал однообразный, одуряющий гул уставшего от постоянного напряжения мозга.

Ночь была жаркая и душная. А решетка на окне, на вид декоративная, но на деле – Павел убедился в этом – необычайно прочная, казалось, создавала дополнительную преграду для свежего воздуха.

Откинув горячую, влажную простыню, Павел сел, свесил ноги с кровати, оттолкнул в сторону коврик и с наслаждением прижал босые пятки к холодному каменному полу. Встав на ноги, он взял со столика тяжелые часы, вделанные в кусок необработанного гранита, и, подойдя к окну, в мертвенно-бледном лунном свете стал рассматривать циферблат. Стрелки показывали четверть четвертого.