Еремей Парнов - Море Дирака [Чёрный ящик Цереры] [с иллюстрациями]

Человек шел на Ивана Фомича, и тот стал медленно-медленно пятиться. Он все отступал и отступал. Он видел шевелящиеся губы, страшный рот, который говорил правду, только правду, всегда одну правду… И сейчас этот рот приоткрывался, чтобы произнести то единственное ужасное слово, которого Иван Фомич боялся превыше всего на свете.

— Провокатор!

Иван Фомич закричал. Ему казалось, что он кричит мощно, как пробуждающийся вулкан, который поднимает на рассвете сонных людей и гонит их в неизвестность. Но в действительности был лишь жалкий, хриплый писк, всхлип раздавленной мыши…

— Каждому — свое, — задумчиво сказал Мильч, поливая голову Пафнюкова водой из большого химического стакана. — У Черного ящика намечается индивидуальный подход.

— Ты видел? — тревожно спросил очнувшийся Иван Фомич. Он был бледен, его тошнило.

Мильч пожал плечами.

— От этого не скроешься.

— Значит, так… — профессор потер лоб и робко сказал: — Извини меня. Я, брат…

Мильч снова пожал плечами.

— Что это такое? — спросил Иван Фомич.

— Вот по этому вопросу я как раз и обратился к вам за консультацией.

— Извини меня.

Мильч пожал плечами.

Из письма Алексея Александровича:

«…борьба есть борьба. Кто-то падает, а другие идут вперед. Самое смешное, дружище, что я лучше чувствую себя именно в процессе борьбы. Прямо сам себе удивляюсь — здоровею, да и только!

Может быть, существует такой наркотик, который вызывает опьянение битвой. Специального строения вещество, действующее на нервную систему. Вот посмотришь, в конце концов химики его выделят, а затем и синтезируют. Вещество так и будет называться — победин. Выпил — и сразу же возникает ощущение, будто всех врагов сокрушил.

Я все же пробил разрешение на постановку ортовского эксперимента в космосе! Ох, и трудно было!.. Но теперь все позади. И сижу я в своем кабинете довольный и молодой… и добрый. И мне все и все вокруг нравится, и бумажки я подписываю не читая. А Вальке Урманцеву пока еще ничего не говорил. Думаю сообщить завтра.

Говорят, человеку мало надо. Ох, неправда это! Человеку нужно очень много, и еще столько, и еще полстолько, как в той детской сказочке. Огромен человек, сложен, и нужно ему огромное, сложное. А особенно нужно ему ощущение победы. Хоть небольшой, но победы. Вот я преодолел и, не лицемеря, скажу, что безумно рад.

Пойдет дело! Дело-то пойдет! А?! Хорошо!

У меня недавно было точно такое же ощущение, когда мой самый бестолковый аспирант Лин подметил одну очень интересную зависимость. Я на него уже рукой махнул — серость. Авось как-нибудь дотянет. И вдруг он показал себя: увидел то, что прошло мимо серьезных исследователей. Но не только увидел, поставил эксперимент и подтвердил. Человек! Своеобразный интересный человек с оригинальным умом, видением мира… Я страшно рад. Приятно, дружище. Очень приятно!

Ты, наверное, посмеешься, если узнаешь, чем я занимаюсь в те жалкие крохи свободного времени (когда, разумеется, не пишу тебе писем). Я читаю материалы по психологии человека. Не смеешься? Хочу постигнуть психику каждого сотрудника. Знаю, что от этого зависит работа коллектива в целом. Работать с людьми надо? Надо. Но как работать, не понимая основных законов человеческой мысли и чувства? Ведь я-то имею дело с творцами, а не с механическими исполнителями…

Возьмем хотя бы злополучный вопрос подготовки научных кадров. Все ругают аспирантуру, но еще никто не предложил ничего лучшего.

Каждый год мы принимаем десять, пятнадцать человек, из которых предстоит сделать ученых. Вернее сказать, которым предстоит стать учеными. Сделать человека ученым нельзя, он должен им родиться, но зато воспитать грамотного, квалифицированного работника можно. Вроде бы и не очень сложная задача.

И начинается… Кого брать? Никакие тесты, экзамены и характеристики не могут подсказать, получится ли из этого человека естествоиспытатель или он навсегда останется рядовым добытчиком информации. Ох, эти мне добытчики! Мы тонем в море информации, мы захлебнулись в потоке научных статей, а они с доброжелательством робота плодят и плодят бесконечные зависимости, кривые, графики, опыты. Как мало обобщений и как много цифр! Законов нет, зато есть формулы с дробными степенями. Неприятные формулы, некрасивые, хотя и нужные…

Принимаешь, например, молодого высоколобого парня в аспирантуру и надеешься: может, его осенит светлая идея. Отлично сдал экзамены, хорошие отзывы из университета, два года на производстве, прекрасные руки экспериментатора… Ан нет, глядишь, через три года у тебя не ученый, а общественно-политический деятель средней руки. То он на профкоме, то на собрании, то на совещании. Я понимаю, что такие тоже нужны. Но, помилуй бог, ведь аспирантура не профсоюзная академия. Есть таланты, но ленивые до тошноты, есть бездарности, трудолюбивые до отвращения, есть много разных и всяких научных работников, и каждому из них находится место и занятие на великом фронте науки. Наука многолика, многогранна, я бы сказал, извилиста, и каждая извилинка в ней своего ума и глупости требует. И это вовсе не парадокс. В науке дураки нужны не меньше умников. Как и в жизни, между прочим. Кстати, великие ученые стали великими только потому, что иногда делали глупости, то есть вели себя дураками.