ДЖО ХОЛДЕМАН: Посвящается Белой Горе

Пару недель спустя участников конкурса осталось всего пятнадцать. Прочие всё забросили, поддавшись пассивной депрессии, похоже ставшей теперь на Земле новой нормой поведения, а один покончил с собой. Художники с Вульфа и Мийховена легли в анабиоз - тоже что-то вроде самоубийства, только отсроченного: примерно из каждых трех заснувших один просыпался нормально, один - с какими-нибудь излечимыми умственными расстройствами и один сходил с ума и вскоре после пробуждения умирал, потому что не мог или не хотел жить.

На Петросе анабиоз не применялся, хотя кое-кто летал на другие планеты, чтобы прибегнуть к этому рискованному способу путешествий во времени. Некоторые даже пользовались им для финансовых спекуляций: покупали предметы искусства или антиквариат, а потом засыпали на сто лет или больше, ожидая, пока их собственность подорожает. Разумеется, могло случиться и так, что ее цена не сильно возрастет, или что ее украдут, или ее конфискуют государство или родственники.

Но если у тебя хватает денег купить билет на другую планету, почему бы не подождать, пока не накопишь достаточно, чтобы отправиться куда-нибудь по-настоящему далеко? Пусть растяжение времени сглатывает годы. Я мог бы полететь с Петроса на Мийховен с заходом на Скааль, потратив сто двадцать лет, а сам за это время прожить лишь три года, не подвергая свой разум опасности, и к тому же взять все свои ценности с собой.

Белая Гора работала с ветеранами - или, вернее, жертвами - анабиоза. Благодаря проповедуемому на Селедении антиматериализму никто из них не был движим меркантильными интересами, а большинство еще до того, как ложиться в ледяной сон, страдали какими-нибудь психическими заболеваниями. Мало кому после «лечения» становилось лучше, но все же просыпались они в мире, где люди, подобные Белой Горе, могли хотя бы посочувствовать их безумию, а то и указать выход.

Я посетил втрое больше планет, чем Белая Гора. Но я не видел того, что видела она.

Терраформисты перестарались. Дни делались все холоднее, а ночами иногда шел снег. Сначала он таял утром, потом - к полудню, потом легли сугробы. Тем из нас, кто хотел работать на улице, приходилось выдумывать, как бы потеплее одеться.

Мне нравилось трудиться на морозе, хотя я лишь командовал роботами. Я ведь вырос в небольшом городке к югу от Новой Гавани, где зимы долгие и суровые. Где-то в подсознании снег и лед ассоциировались у меня с веселыми играми, ждавшими нас после уроков. Правда, я уже наигрался в детстве.

Из-за похолодания работать приходилось быстрее, чем я изначально планировал. Я хотел собрать всю конструкцию и проверить, как она работает, чтобы протащить через шлюз прежде, нежели демонтировать ее. Роботы, к сожалению, не были предназначены для морозной погоды. Они плохо держались на льду и иногда падали. Один из них все время барахлил - разумеется, именно тот, который был мне нужнее всех (так что я преодолел искушение его отключить и бросить вмерзать в снег).

Белая Гора часто выходила на несколько минут посмотреть, как мы с роботами сражаемся против обледеневших камней и железок. Мы ходили вдоль берега на прогулки, по мере ухудшения погоды все укорачивавшиеся. Последняя обернулась бедой.

Мы только вышли на пляж, как вдруг налетел вихрь, да такой сильный, что сбил нас с ног. На четвереньках мы поползли к развалинам, чтобы хоть как-то защититься, и там прижались друг к другу. Ветер выл так, что мы не слышали голосов - приходилось кричать. Шторм усиливался, и мы, перепуганные, решились бежать к дому. Белая Гора поскользнулась на льду и страшно поранилась: острый металлический обломок рассек ей лицо наискось от лба до подбородка, выбив глаз и разорвав ноздрю. На брови и скуле показалась треснувшая кость цвета жемчуга. Белая Гора приподнялась на локте и опять упала.

Остаток пути я нес ее на руках, радуясь, что мне хватает физической силы. Пока^мы добрались до дома, она потеряла сознание, а моя белая куртка покраснела от крови.

Доктор, запаянный в пластик, явился немедленно и сделал все возможное, чтобы избавить ее от непосредственной угрозы для жизни. Но с более сложным лечением возникла проблема. Вынести необходимое оборудование из купола было невозможно, а чистку Белая Гора не перенесла бы - сначала следовало подлечиться. Кроме раны на лице, у нее были сломаны локоть и ключица, а также треснули два ребра.

Около недели она провела либо в забытьи, либо страдая от мучительной боли. Я в отупении сидел с ней. Ее лицо стало жутким распухшим шаржем на недавнюю красоту. Рассеченную кожу затянули пластиком, как шпаклевкой. Распоротое веко провисало в пустую глазницу.