Потом Мовчан понял, что он ничего не видит, хотя и смотрит широко раскрытыми глазами. Впереди клубилась тускло-зеленая мгла цвета вылинявшей гимнастерки, и в ней плыли искры, сбегающие вниз.
— Эй, крепче держи… уронишь!
— Подожди, давай отдохнем чуток…
— Некогда отдыхать! Меньше часа осталось. Ребята, кто сменит бригадира?
Кто-то подхватил инженера и сказал Мовчану участливо:
— Да ты сам здоров ли? Тебе помочь?
— Нет, нет! Идите, я догоню…
Голоса и шаркающие ноги тотчас же нырнули в зеленую мглу, и Мовчан остался один. Он неуверенно пробирался вперед, нащупывая правой рукой покатую стену. Потом он услышал странный звук, будто что-то твердое стукнуло в его шлем…
Прошли секунды, а может быть, и полчаса. Мовчан еще раз открыл глаза и увидел прямо перед собой — теперь он видел отлично — полукруглую облицовку перекрытия. Почему же не стену, а перекрытие? Мовчан постепенно сообразил, что перекрытие оказалось перед его глазами потому, что сам он лежит на полу, а лежит потому, что потерял сознание, ударился шлемом о плиту и, вероятно, слышал именно этот удар.
Когда это было? Сколько времени он лежит здесь?
— Эй, парень, спятил ты, что ли? Нашел место, где спать! Взрыв через десять минут! — озабоченные глаза Ковалева смотрели на упавшего через стекло. — Ах, это вы, Григорий Онисимович! Вам плохо?
Мовчан поднялся на ноги медленнее, чем хотелось. Десять минут до взрыва! А близко ли выход? Целых два километра! Бежать что есть силы! Скорее бежать!!!
Но вялые мускулы не позволяли бежать что есть силы. И живой комок в груди протестовал. Сердце требовало покоя.
— Худо мне, Степа, — сказал Мовчан неожиданно тоненьким и жалостным голосом.
— Ничего, крепитесь! Это тепловой удар. У нас в туннеле часто бывает. Вам полежать бы, да нельзя… Идемте, я помогу.
Мовчан потихоньку плелся, стыдясь своей слабости. У него шумело в ушах, кололо в сердце, нестерпимо тошнило.
— Крепитесь! Осталась только минута!
Но Мовчан не мог крепиться. Тошнота держала его за горло, и зеленая мгла подступала к глазам…
— Чуть отдохну, Степа…
Отдаленный удар потряс подземелье. Грохот сменился щелканьем и звоном. Это стучали по стенам стальные осколки и взорванные камни.
Страх прибавил сил Мовчану. Он тяжело топал, почти бежал за Ковалевым.
А сзади слышался, все усиливаясь, странный звук, похожий на грохот колес проносящегося мимо поезда. Мовчан понимал — это несется по гулкому коридору прорвавшаяся лава, перекатывая камни и части комбайна, превращенного в металлический лом.
Кто перегонит: лава или люди? Люди гораздо ближе к выходу, но лава движется быстрее. Девятикилометровый гладкий и прямой туннель она пройдет из конца в конец меньше чем за двадцать минут. За это время люди, конечно, добегут до выхода… если они будут бежать.
— Ох, лихо мне, Степан… подожди минутку, постой!
— Да поймите вы, нельзя стоять ни секунды!
Ковалев подхватил Мовчана на спину. Шаркая асбестовыми подошвами, Ковалев побежал… нет, бежать не хватало сил — он пошел крупным шагом… Скорее, скорее! Шум, похожий на грохот колес, приближался. Правда, гулкий коридор усиливал звук. На самом деле лава была не так близко, но казалось, что она грохочет совсем рядом…
— Оставь меня, Степан, не губи свою жизнь! Ты хороший мастер… Лучше меня. — Мовчан старался сползти с широкой спины товарища.
Ковалев не любил чувствительных слов:
— Молчи, дурак! У тебя жена и дочка. Не мешай тащить.
Обоим было страшно. Ковалев уже видел выход, но оглянуться не мог. За спиной грохотала лава, Ковалеву казалось — совсем рядом. Он поеживался и думал: вот сейчас, через секунду, лава обрушится на них, как когда-то на Виктора… и конец. Мовчану было еще страшнее. Его тащили спиной к выходу, он не знал, близко ли спасение, но видел, как разгорается, становится все ярче красный свет надвигающейся лавы. Мовчан смотрел в огненный зрачок смерти и прикидывал: еще минуты три… четыре… Хватит ли сил у Ковалева? Он уже задыхается.
— Да оставь ты меня, Степан! Оба погибнем!..
Ковалев не отвечал, он берег дыхание. Его руки крепче сжимались на животе у Мовчана. Серный дым уже щекотал ноздри. Смерть близко, она заглядывает в лицо.
— Да отпусти же! Я сам! Отпусти, дурной!
— Не брыкайся, мне тяжело, — ответил Ковалев.
Но тут кровля над головой расступилась. Мовчан увидел небо и звезды. Чьи-то руки схватили его, оттащили в сторону, сняли шлем… и можно было молча полными легкими глотать свежий, как ключевая вода, морозный воздух, упиваться им, смаковать, дышать, дышать, дышать еще много лет…
Читать дальше