Елена Горбачевская - Не имей сто рублей...

Пока мы были на рынке, этот разгром, естественно, нисколько не уменьшился, а даже наоборот, увеличился. Поскольку самый младший из путешественников, наш двенадцатилетний сын Санька, деловито сновал туда-сюда, внося посильную сумятицу. Это называлось «собирать вещички». В самый момент нашего прихода в правой руке у него была зажата упаковка с пачки двадцатитысячных купюр от папиных отпускных, куда он самозабвенно запихивал затрепанные «сотки» и «двухсотки».

— Мам, у тебя мелочь есть? Дай мне! — попросил он, едва я успела переступить порог.

Я, конечно, была просто счастлива избавиться от купюр, на которые совершенно ничего нельзя купить и которые только мусором занимают место в кошельке. Только вот зачем это барахло ему? Карманных денег мы давали сыну вполне достаточно.

— Пожалуйста! Ты что, хочешь сделать вид, будто на паперти стоял?

— Нет, — ответил сын. — Я просто хочу набрать целую пачку «соток» и целую пачку «двухсоток», гордо подойти к мороженщице, бросить ей пачку и сказать: «На все!», а потом долго веселиться, когда она все это будет пересчитывать, чтобы выдать мне одну порцию.

Пожав плечами, я высыпала ему целую кучу затрепанных купюр. Надо же, когда-то это называлось «деньги», а сторублевка, которых сейчас троих надо на один спичечный коробок, жалкий «зубрик», единственный пока оставшийся в живых от всего белорусского «зверинца», даже в свое время назывался тысячей. Живой прах новейшей истории!

А вообще-то с базара когда мы вернулись довольные. Еще бы! Удалось достаточно дешево — всего по двадцать с небольшим тысяч — купить прекрасной тушенки, хорошей колбаски по восемьдесят тысяч, а также за полцены затариться бульонными кубиками и кучей других мелочей. Макарон взяли немного, да и те — быстрого приготовления. А какой смысл набирать целую кучу и возить с собой, когда в любой деревушке их полно. Ну, гречки взяли килограмм на первое время, да, в общем, и все. Тушенка и колбаса — дело другое. С ними тоже проблем нет, но в курортной зоне возле Нарочи она может быть раза в полтора, если не в два дороже, чем на нашей Комаровке.

Только не шла из головы очень странная встреча. Одноклассница, которую я с выпускного вечера не видела, даже еле ее узнала, стала утверждать, что лет пять назад мы с ней пили пиво, притом там же, на Комаровке. И что тогда она решила, что я как-то очень сильно изменилась, постарела, что ли. А сейчас выгляжу в точности, как в ту нашу встречу, даже прическа та же. И совсем уж странная фраза под конец, что я якобы тогда говорила, что в следующую нашу встречу я, может быть, буду вести себя не совсем адекватно, чтобы она не удивлялась и не обижалась. Бред какой-то!

— Слушай, Алена, что это за странная девушка с тобой беседовала на рынке? — спросил Сережа, хмуро разгружая сумки. Оказывается, эта встреча не давала покоя и ему.

— Да Женька, одноклассница.

— Слушай, а она, часом, не того?

— Уж и не знаю. Раньше, по крайней мере, за ней отклонений не наблюдалось. Наоборот, очень классная девчонка была, умница большая, да и характер прекрасный. Слушай, а может, это я — того? Сбрендила, сама того не заметив, вот и не помню, а?

Сережка только хмыкнул, а я между тем продолжала:

— Даже неудобно как-то. Она мне: «Привет, Горбачевская! Ты ушла из своего НИИ, как тогда собиралась, или по-прежнему там? Живешь все там же, в «коммуналке»? А как сын?» Обо мне все знает, а я понятия не имею, где она работает, чем занимается. Просто провал какой-то. Слушай, и тебя же она знает!

— Ну, да, — почесал затылок Сережка. — «Добрый день, Сергей!» Так и сказала, хотя я ее убей Бог не помню.

— Ага, тогда получается, что или «того» мы оба, или Женька вдруг заделалась ясновидящей, вещий сон ей про нашу с тобой жизнь приснился.

— Ладно, Женька — Женькой, к психиатру, в случае чего, мы и после отпуска успеем, так что давай собираться, — подвел итог Сережа и начал копошиться в велосипедной цепи.

Разумеется, он совершенно прав. И я, засуча рукава, ринулась на сборы. Между тем в то время, когда руки заняты, голова остается совершенно свободной, и в нее лезут всякие мысли. Например, удивление по поводу такого длительного разговора со стороны любимого мужа, поскольку последнее время он все больше молчит, думая о чем-то своем. Даже иногда можно ладошкой помахать прямо перед глазами, устремленными в бесконечность, а он и не заметит. Отпуск отпуском, но он по-прежнему там, на работе, среди своих статей и расчетов. Вот и сейчас, отдав руководящие распоряжения, погрузился в глубокую задумчивость, механически возя ножиком по точильному бруску.