Айзек Азимов - Немезида (пер. Ю.Соколов)

Ответа не последовало. Пришлось отозваться Сиверу:

– Эугения, она хочет взглянуть на какой-то ручеек.

– С ней все в порядке?

– Конечно. Здесь просто невероятно красиво. Когда привыкаешь, начинаешь даже забывать, что вокруг ни былинки… Как на абстрактной картине.

– Сивер, мне не до искусства. Не отпускай ее от себя.

– Не беспокойся. Мы с ней поддерживаем постоянную связь. Вот сейчас она слышит, что мы с тобой говорим, но не отвечает – не хочет, чтобы ей мешали. Эугения, расслабься. Марлена просто наслаждается. Не порти ей удовольствие.

Генарр действительно был убежден, что Марлене приятно. Почему-то он и сам был доволен.

Марлена бежала вдоль ручья, вверх по течению, Генарр неторопливо следовал за ней. Пусть себе радуется, думал он.

Купол стоял на небольшом возвышении, и повсюду вокруг него змеились неторопливые ручейки, километрах в тридцати отсюда сливавшиеся в довольно большую реку, которая, в свою очередь, впадала в море.

Ручьи были, конечно, здешней достопримечательностью. Они обеспечивали Купол водой. Прежде чем использовать, в ней уничтожали прокариоты. Когда Купол строили, некоторые биологи возражали против уничтожения прокариотов… Экая нелепость! Эти маленькие искорки жизни изобилуют повсюду, ничто не мешает им размножаться, чтобы скомпенсировать любые утраты, а значит, и обеззараживание воды не могло повредить здешней жизни как таковой. Но потом началась лихоманка, у поселенцев появилась враждебность к Эритро, и о судьбе прокариотов в Куполе беспокоиться перестали.

Конечно, теперь, когда лихоманка уже не казалась такой опасной, гуманные – или биогуманные – чувства могли пробудиться снова. В принципе, Генарр тоже не стал бы возражать – но где тогда брать воду для Купола?

Он задумался и уже не глядел за Марленой. Внезапно оглушительный вопль в ухе вернул его к реальности.

– Марлена! Марлена! Сивер, что она делает?

Он хотел привычно успокоить Инсигну, но тут увидел Марлену.

Какое-то время он даже не мог понять, чем она занята. Он стал вглядываться в фигурку девушки, освещенную розовым светом Эритро.

И наконец он понял: она отстегнула шлем, потом сняла его… потом взялась за э-комбинезон.

Нужно немедленно остановить ее!

Генарр хотел окликнуть Марлену, но от ужаса и неожиданности словно онемел. Он попробовал бежать, но ноги вдруг стали свинцовыми и не реагировали на приказы мозга.

Он словно очутился в страшном сне: вокруг творился кошмар, а он никак не мог изменить ход событий. Или от неожиданности он лишился разума?

Неужели лихоманка все-таки поразила меня? – промелькнуло в голове Генарра. – А если так – что будет с Марленой, беззащитной перед светом Немезиды и воздухом Эритро?

За те три года, что, сменив Танаяму, Игорь Коропатский был руководителем – хоть и номинальным – работ по проекту, Крайл Фишер видел его всего два раза.

Впрочем, когда фотовход показал на экране лицо Коропатского, Фишер сразу же узнал его. Тот не изменился: все такой же дородный и добродушный – внешне, – хорошо одет, с большим новомодным галстуком.

Что касается Фишера, то он был с утра не в форме – однако Коропатского ждать не заставишь, даже если он нагрянул без предупреждения.

Будучи человеком вежливым, Фишер подал на входной экран изображение хозяина (в некоторых особо важных случаях использовалось изображение хозяйки), приподнявшего руку в традиционном жесте, призывающем повременить, что позволит избежать необходимости самому приносить объяснения, которые могли бы оказаться неудачными. Фишер быстро причесался и привел в порядок одежду. Надо было бы побриться, но такую задержку Коропатский, скорее всего, счел бы уже оскорбительной.

Дверь поползла в сторону, Коропатский вошел. Приятно улыбнувшись, он проговорил:

– Доброе утро, Фишер. Я понимаю, что помешал.

– Что вы, директор, – ответил Фишер, стараясь, чтобы голос его звучал искренне. – Но если вам нужна доктор Уэндел, боюсь, что она сейчас уже на корабле.

– Так я и думал, – проворчал Коропатский, – Значит, мне придется переговорить с вами. Разрешите присесть?

– Конечно же, конечно же, директор, – пробормотал Фишер, устыдившись собственной нерасторопности; ему следовало самому предложить Коропатскому сесть. – Не желаете ли чем-нибудь освежиться?

– Нет, – Коропатский похлопал себя по животу. – Я взвешиваюсь каждое утро, и этой процедуры достаточно, чтобы отбить всякий аппетит – почти всегда. Фишер, мне еще не представлялось возможности поговорить с вами с глазу на глаз, как мужчине с мужчиной. А я всегда хотел этого.