– Значит, сыграв на честолюбии, ты уговорил ее подождать?
– Да, и у нас останется неделя на поиски средства, чтобы остановить ее. Должен признаться, что я не смог одурачить ее. Подождать она согласилась, но сказала: «Вам, дядя Сивер, кажется, что, задерживая меня, вы можете добиться капельки симпатии у моей мамы, так ведь? Весь ваш облик говорит, что наступление Нового года на самом деле не имеет никакого значения».
– Сивер, какая невероятная бестактность!
– Просто невероятная точность, Эугения. Наверное, это одно и то же.
Инсигна отвернулась.
– Моей симпатии? Ну что мне сказать…
– Зачем говорить? – немедленно перебил ее Генарр. – Я объяснил, что в молодости любил тебя и, постарев – или старея, – нахожу, что чувства мои не переменились. Но это мои сложности. Ты всегда была честна со мной и никогда не давала оснований для надежды, И если по собственной глупости я предпочитаю не считать «нет» окончательным ответом, это опять-таки тебя не должно волновать.
– Меня волнует, когда ты расстраиваешься…
– Ну вот, уже хорошо. – Генарр вымученно улыбнулся. – Гораздо лучше, чем вовсе ничего.
Инсигна с видимым облегчением возвратилась к прежней теме.
– Но, Сивер, если Марлена все поняла, почему же она согласилась подождать?
– Возможно, тебе это не понравится, но лучше все-таки знать правду. Марлена сказала мне: «Дядя Сивер, я подожду до Нового года, потому что и маме будет приятно, и вам я хочу помочь».
– Так и сказала?
– Пожалуйста, не сердись на нее. Наверное, мой ум и обаяние сделали свое дело, и она старается ради тебя.
– Прямо сваха, – проговорила Инсигна, не то недовольная, не то удивленная.
– А вот мне подумалось, что, если ты сумеешь заставить себя обнаружить ко мне какой-нибудь интерес, нам, возможно, удастся подтолкнуть ее к поступкам, которые способны, на ее взгляд, этот интерес укрепить… Правда, твоя заинтересованность должна выглядеть достаточно правдоподобной, иначе она все поймет. Ну а если интерес будет реальным, ей не придется идти на жертвы ради его укрепления. Ты поняла меня?
– Понимаю, – ответила Инсигна, – мало мне проницательности Марлены – так тут еще ты со своими приемами истинного макиавеллиста.
– Прямо в сердце, Эугения.
– Ну а почему не сделать попросту? Почему не отправить ее, наконец, обратно на Ротор?
– Связав по рукам и ногам? От безрассудства можно пойти и на это. Однако мне удалось понять, о чем она мечтает. И следом за Марленой я начинаю подумывать об освоении Эритро… Подумай, целый огромный мир…
– Дышать этими бактериями, пить их и есть? – Инсигна скривилась.
– Ну и что? Мы и так каждый день поглощаем их в неимоверном количестве. Нельзя же совершенно очистить от них Купол. Кстати, и на Роторе тоже есть бактерии. Их тоже пьют, едят и вдыхают.
– Но там знакомые бактерии, а здесь они инопланетного происхождения.
– Тем проще. Раз мы к ним не приспособлены, значит, и они к нам тоже. А посему они не могут сделаться паразитами, можешь считать их частью здешней пыли.
– А лихоманка?
– Безусловно, она и создает все сложности, когда речь заходит о таком простом деле, как выход Марлены из Купола. Но мы примем все меры предосторожности.
– Какие же?
– Во-первых, на Марлене будет защитный комбинезон, во-вторых, я сам пойду с ней. Буду при ней за канарейку.
– Как это – за канарейку?
– Так делали на Земле несколько столетий назад. Шахтеры брали с собой под землю канареек – знаешь, такие желтенькие птички. Если в воздухе появлялся газ, канарейка умирала первой, а люди, заметив опасность, успевали оставить шахту. Иными словами, если я странно себя поведу, мы оба немедленно окажемся здесь.
– А что если сперва это произойдет с ней?
– Сомневаюсь. Марлена считает себя иммунной. Она повторяла это уже столько раз, что я начал ей верить.
55
Никогда прежде не случалось Эугении Инсигне с таким страхом следить за календарем, ожидая наступления Нового года. Ведь календарь был пережитком прошлого, к тому же дважды измененным.
На Земле он отмечал времена года и даты, связанные с ними, – осеннего и весеннего равноденствия, зимнего и летнего солнцестояния – впрочем, повсюду они назывались по-разному.
Инсигна не забыла, как Крайл объяснял ей все хитросплетения календаря, мрачно и торжественно, как бывало всегда, когда речь заходила о чем-то напоминавшем ему Землю. Она усердно, но с опаской вслушивалась: усердно – потому, что всегда стремилась разделить его интересы, ведь это могло еще больше сблизить их; с опаской – потому, что память о Земле могла разлучить их, что в конце концов и произошло.
Читать дальше