Андрей Лазарчук - Путь побежденных

Март не слышал, как вошел Тригас.

– Поехали, – сказал Тригас. – Как ты?

– В порядке, – сказал Март. – Что ты так долго?

– Разве? – сказал Тригас.

– Значит, показалось, – сказал Март. Он чувствовал, что Тригас чем-то серьезно озабочен.

Хорошая была у Тригаса машина, «хонда», привез ее из Японии, там она стоила какие-то гроши, Тригас говорил, сколько это в динарах, и Март даже не очень поверил тогда – слишком уж смехотворная получалась сумма. Да, это тебе не «виллис» – и не трясет, и бесшумно, и бензина расходует вдвое меньше, а при нынешних ценах…

Тригас определенно был намерен промолчать весь остаток жизни. С ним что-то явно случилось.

– Юхан, – позвал его Март.

– М?

– Ты что-нибудь понимаешь в жизни?

– Да.

– А что именно?

– Отстань.

Март откинулся на сиденье и стал смотреть в окно. Сумасшедший дом стоял далеко в стороне от федерального шоссе, и дорога к нему вела странная: военная бетонка. То есть не к нему, а мимо него, и дальше скрывалась в лесу, в красивейшем сосновом бору, и вот на опушке этого бора стоял старинной постройки белый каменный дом, обнесенный решетчатой оградой, за ним – еще какие-то домики, сарайчики, а позади всего громоздились несколько огромных, метров по десять-пятнадцать в высоту, черных валунов; это и были, наверное, сами Горячие камни. Калитка охранялась: в зеленой будочке сидел дед в синей фуражке и с кобурой на животе.

– Нам к доктору Петцеру, – сказал Март.

Дед стал звонить по телефону, поговорил с кем-то, потом сказал:

– Проходите. Вон туда, пройдете по коридору и увидите такую красивую дверь – там они и сидят.

Все это время, пока дед звонил и пока объяснял им, куда идти, Марта не покидало ощущение, будто у него где-то внутри несколько раз провели рукой. Выходя из будки, Март оглянулся. Дед равнодушно глядел им вслед, глаза у него были будто подернутые ряской; но на ремне как-то очень заметно висела большая потертая кобура.

Дверь – окантованная бронзой пластина зеленоватого бронестекла с вытравленным на внутренней стороне замысловатым орнаментом – точно была красивой. Март нажал кнопку звонка – звонок мурлыкнул вкрадчиво и мелодично.

– Входите, открыто! – крикнули изнутри.

Март и Тригас вошли. Это была, видимо, ординаторская: казенные столы, стулья, застекленный шкаф с грудой папок внутри. Но общество, собравшееся здесь, выглядело странновато для ординаторской: только двое в белых халатах, остальные, человек десять мужчин и женщин, явно в больничном. Один из мужчин, немолодой, с копной ярко-рыжих волос и рельефным, выразительным лицом актера на героические роли, стоял спиной к окну, остальные сидели полукругом: на стульях, на столах, просто на полу – и, видимо, слушали его.

– Извините, – сказал Март, – мы бы хотели видеть доктора Петцера…

– Да, – сказал один из белых халатов, – Вильям звонил нам. Леопольд сейчас придет. С минуты на минуту. Садитесь, господа. Потеснитесь, ребята.

– Да ну, что вы, – сказал Март, но ребята уже теснились, освободилось два стула, и Март с Тригасом уселись, ощущая себя в центре всеобщего внимания.

– Продолжать? – спросил тот, который стоял у окна.

Все высказались в том смысле, что да, конечно, продолжать, а Леопольд пусть пеняет на себя, сколько его ждали… Тот, у окна, нахмурился, подумал и стал читать стихотворение – незнакомое. Читал он великолепно: негромко, но очень слышно, выразительно, но без плюсовки, – так на памяти Марта читал только Майорош…

Все помолчали немного, потом кто-то сказал: «Браво, Норис», а кто-то: «Слишком уж в лоб», а кто-то: «Давай еще, Норис», и все это было похоже не на ординаторскую сумасшедшего дома, а на литературный клуб много лет назад…

– Можно – чужое? – спросил Норис и, не дожидаясь ответа, начал: