Андрей Плеханов - Царь муравьев

Тогда я думал, что все плохое кончилось. Я ошибался, впереди меня ждало много увлекательных приключений.

Черт бы их побрал. Приключения хороши тогда, когда случаются не с тобой.

Все началось с обычного дежурства. Я вернулся в свою больницу на ставку хирурга, и сразу же выяснилось, что есть только работа ночного дежуранта. Это не испугало меня – напротив, обрадовало. К тому времени я окончательно стал ночной тварью. Дневной свет не убивал меня как вампира, всего лишь вгонял в сон, зато ночная тьма пробуждала и бодрила. В этом нет ничего мистического – миллионы людей в нашем мире являются «совами», и мучаются от того, что им надо пробуждаться в семь утра (а то и в пять, о боже!), реанимировать себя разными способами, включающими лошадиные дозы кофе, массаж ушных раковин и отвратительный ледяной душ. Они пробуждаются, пинками выгоняют себя из согретых постелей, обрекая одеяла и подушки на мертвецкий холод, и улитками ползут на работу, проклиная судьбу. Большая часть по-настоящему созидательных людей, коих я встречал, была «совами». Все подлизы без исключения – «совы». А вот мэры, чиновники, классные руководители, больничные регистраторы, вахтеры и прочие люди, прямо или косвенно регламентирующие нашу жизнь, как правило – «жаворонки». Они достигли видимости успеха благодаря тому, что встают раньше. Они бессовестно строят по ранжиру нас, «сов», и заставляют жить так, как удобно им. Это неспроста: «жаворонки» принижают нас и низводят до своего интеллектуального уровня. Уже в этом заложена великая несправедливость современного, помешанного на социальном и экономическом успехе общества, и следует задуматься над тем, как это исправить.

Чего стоит одна только пословица: «Кто рано встает, тому Бог подает». А тем, кто встает поздно, что – кукиш? Это дискриминация! Или вот еще по-английски: «Early to bed and early to rise, make the man healthy, wealthy and wise». Тьфу, даже переводить не буду бессовестный стишок, кто знает язык, сам переведет. И такому учат детей!

Я бы разделил людей на две расы: «совы» и «жаворонки», и дал им равные права, чего до сих пор не было. Люди борются, и небезуспешно, за права геев и лесбиянок. Скажу честно, что до сексуальных меньшинств мне нет дела, больше меня волнуют права «сов». Есть, конечно, и третья раса – подлизы, они же фрагранты. Но о них позже.

А теперь о том, что произошло в ту злосчастную ночь.

В три ночи «скорая» доставляет в приемный покой зверски избитого молодого человека. Его подобрали на улице, в луже крови, в бессознательном состоянии. Паспорта нет, документов – никаких. Выглядит так, словно упал с десятого этажа, а по пути зацепил все балконы. Но я опытным глазом определяю, что его отмутузили – насмотрелся я такого за свою жизнь. Совершенно непонятно, каким образом жизнь держится в его изувеченном теле: три открытых перелома, живописная картинка, острые концы костей торчат из мяса, и неизвестно сколько переломов закрытых. Лицо – всмятку, трудно даже назвать лицом то, что осталось. Живот вспорот сверху донизу и кишки вылезают наружу. В общем, понятно, что парня не просто побили, его убили, но почему-то не до конца. Что интересно, молодой человек одет весьма прилично, не какой-нибудь бомж: дорогущий костюм из тонкой шерсти, галстук из бутика, напрочь вымокший в крови, пижонские ботинки из натуральной змеиной кожи, в кошельке пять тысяч баксов (я заверял опись), и ведь не тронули деньги! А зачем же тогда убивали? Странные убийцы нынче пошли.

С бомжами легче – умрет вонючка, и дело с концом, никому он не нужен, в морг его, в сыру землицу или в анатомку, на запчасти разбирать, студентов учить. А вот у такого разодетого яппи, как сей почти-труп, завтра же объявится толпа крутых родственников: папа – директор крупной фирмы, мама – светская львица, герлфренд – топ-модель, и так далее. Тут нужно быть осторожным. И заработать, кстати, тоже можно неплохо, если человек вдруг выживет, и окажется, что спаситель его – я.

Только не выживет, гарантировано. Не бывает таких чудес, во всяком случае, я не видел. Опыт есть опыт. В большинстве случаев трудно сказать, как «поведет» себя пациент дальше – пойдет на поправку или решит сбежать на тот свет в течение считанных секунд. Но в таких случаях, как с этим хлопцем, все ясно сразу: готовый жмурик. Не ясно только одно: минута проходит за минутой, а он все еще жив.

Дальше все как обычно: тело – шлеп на каталку, трубку в трахею, бегом по коридору на рентген, потом в операционную. Я звоню в ординаторскую Сергею Иванычу, второму дежурному хирургу – вставай, Иваныч, хватит дрыхнуть, дел навалило – мало не покажется. Велю сестре будить анестезиологов. Облачаюсь в бахилы, фартук и все прочее, что хирургам положено, мою руки, а сам глубоко в душе надеюсь, что парень преставится раньше, чем мы начнем собирать его по кусочкам, потому что шансов у бедняги – считай, никаких, а работы как минимум часа на три-четыре, и какой работы… Руки-ноги – это ладно, до репозиции костей дело вряд ли сегодня дойдет, оставим на утро травматологам, пусть трудятся, их специализация. А вот на живот идти – это самое мое, потому что я полостной хирург. То, что я у парня в животе увидел, хоть и мельком, – дикий ужас. Как минимум четыре больших дыры в кишечнике, и в толстом и в тонком, полживота кала, перитонит гарантирован. Да какой ему перитонит, не доживет он до перитонита, у него, поди, крови-то меньше литра осталось…