Андрей Плеханов: Инквизитор Светлого Мира

Ю.Н. Рерих. «Советы на каждый день»

Мао Цзэдун. «Цитатник»

В бесчувственной слепой черноте, что окружала меня со всех сторон, вдруг прорезалось одно-единственное, но очень яркое ощущение: отчаянно чесалась левая рука. Затем я открыл глаза и свет хлынул в меня, заполнил меня, напомнив о том, что я могу видеть. Потом появились.

– Так вот что я тебе говорю, Шустряк, - сказал мне невысокий человек, стоящий напротив меня и отражающийся спиной в зеркале. - Обычно бой идет не до смерти. Но сегодня - Праздник Крови, и сегодня Псам разрешено убивать. Если ты сегодня будешь плохо двигаться, Бурый Черт снесет тебе череп. Мой совет - не позволяй ему это сделать. Лучше убей его сам.

Я почесал руку, и это доставило мне непередаваемое наслаждение. Рукав из тонкого черного велюра, обтягивающий левое предплечье, мешал добраться до участка воспаленной ноющей кожи, но зуд все же уменьшился.

Не могу сказать, что я понял что-либо из слов этого человека, но все, что он сказал, мне не понравилось. Все - каждое слово, включая предлоги. И сам он мне тоже не нравился. Хотя я видел его впервые в жизни, я уже был твердо уверен, что он - плохой человек. Мерзкий, продажный тип - скользкий, как заплесневелый гриб, выловленный из старой забытой кадки. И пахло от него чем-то затхлым, смешанным с ароматом дешевых духов в пошлую застоявшуюся вонь.

– Шустряк - это я? - поинтересовался я. - Это что, кличка такая?

– А что, у тебя есть имя? - Мерзкий тип вытаращил на меня свои глазки цвета болотной тины. - Может быть, ты вспомнил свое настоящее имя, Шустряк?

– Нет, не помню, - честно признался я.

– Тогда не гавкай, простолюдин.

Он определенно был противен мне. Он был ниже меня почти на голову, и я имел счастье, или, скорее, несчастье, наблюдать сверху его тусклую белую лысину. Волосы его, растущие над ушами и затылком, падали на плечи длинными кудрями, черными и сальными, завитыми, очевидно, при помощи горячих щипцов. Плечи красного камзола покрывали мелкие чешуйки перхоти. Из длинного разреза камзола высовывались кружева рубашки - некогда, вероятно, белой, а теперь застиранной до неопрятной желтизны. Ниже камзола находились жирненькие ножки, обтянутые зелеными лосинами с фиолетовыми продольными полосками, а еще ниже - потертые туфли из красной кожи с большими медными пряжками.

– А ты красавчик! - заметил я. - Только вот рубашка грязновата. Не пора ли купить новую?

– Заработаешь сегодня денег - куплю. - Типчик приосанился, глянул в зеркало, поправил свои локоны кокетливым бабьим движением. Толстощекая физиономия его была украшена малоразвитым сизоватым носом, торчавшим посередине лица как чурбачок. Рот, непропорционально широкий, разъехался в улыбке, и показались зубы, напоминающие подгнивший и частично переломанный штакетник. На верхней губе наличествовали тонкие усики - черные, прореженные рыжими ниточками подкрашенной седины. - За две недели ты неплохо подзаработал, Шустряк. Но ты же знаешь: все ушло на то, чтобы оплатить лицензию на твое содержание. Я говорил тебе об этом. И святошам тоже пришлось отстегнуть немало - чтобы они закрыли глаза на то, что ты до сих пор жив. И жрешь ты слишком много, Шустряк, - только успевай тебя кормить. Видишь, как благородный господин Бурбоса ради тебя старается! Откуда ж деньгам-то свободным взяться? Какие ж там рубашки? Шесть лет рубашек не покупал…

Врал он все - по глазам я видел. Был он достаточно богат, и только жадность не давала ему купить себе что-то поновее и поприличнее. Итак, звали этого мерзавца господином Бурбосой, и, судя по всему, знал я его уже в течение достаточно длительного времени. У нас была тема для разговора, проистекающая из нашего общего дела. Общее дело было очень простым - я зарабатывал деньги, а Бурбоса ими распоряжался.

Левая рука жутко чесалась, и я снова поскреб ее.

– Ты что, недоволен? - Бурбоса глянул на меня раздраженно, как на капризного ребенка, выпрашивающего очередную подачку. - Тебя-то я как одел! Тридцать флоренов выложил - попробуй найди одежду для такого верзилы!

Интересно, тридцать флоренов - это много? Я изучил свое изображение в зеркале. Пожалуй, выглядел я приличнее, чем Бурбоса. Я был весь в черном. На мне была рубашка из велюра с длинными рукавами, за неимением пуговиц завязанная многочисленными поперечными серебристыми тесемками, короткие черные бриджи и огромные башмаки из грубой кожи. Все не новое, но, по крайней мере, чистое.