Юрий Никитин - Баймер

– Он здесь!

Я заторопился через прихожую. Из комнаты Козаровский тащил сонного паренька. На вид ему было лет четырнадцать, но это были нынешние четырнадцать, когда, по допотопным законам, не учитывающим акселерацию, эти четырнадцатилетние приравнены к детишкам в песочнице, что не отвечают еще перед законом, но зато насилуют школьных учительниц и с легкостью дадут в морду взрослому дяде.

Из другой комнаты вышел Сергей. Кивнул довольно:

– Родителей нет. Наверное, работают на этого… весельчака.

Козаровский подтащил парня к компу. Я смотрел в белое от ужаса лицо. Козаровский спросил резко:

– Твой комп, гаденыш?..

Парнишка даже не пытался дергаться, глаза вытаращены в таком диком страхе, что он, возможно, ничего не слышал. Сергей с размаха ударил его по лицу. Помедлил, ударил по другой щеке.

– М…м… мой, – пролепетал несчастный, возомнивший себя хакером. – Не убивайте!.. берите все!..

– Будем трахать, – сообщил Антон. – Снимай штаны.

Пакостник с готовностью спустил трусы. Он стоял дрожащий, готовый на все услуги, на любые унижения и издевательства, настоящий человек этого уходящего мира. Антон плюнул, не ожидал такой услужливой готовности.

Я включил комп, посмотрел настройки, логи, заглянул в пару мест, которые комп хранит в памяти и которые в нужный момент становятся уликами, кивком подозвал Козаровского:

– Это он. Хобби у него такое. Ходить и гадить по разным форумам. Мы не одни, вот здесь и здесь его работа… А вот адрес нашего…

Козаровский даже не повел глазом в сторону компа. Лицо его было холодным и жестоким. Антон по его кивку заклеил рот пакостника широкой лентой. Его подтащили к столу.

Козаровский сказал жестоким голосом, от которого даже у меня побежали мурашки:

– Сейчас ты будешь наказан. Можешь рассказать это всем… за что.

Антон добавил:

– А если не расскажешь, мы придем к тебе снова. Понял?

Козаровский поморщился, здесь говорит только он, сказал еще злее:

– Но во второй раз будет гораздо хуже.

Антон и Сергей усадили несчастного на стул, один держал, чтобы не дергался, второй прижал его ладонь к поверхности стола. Козаровский взял молоток. Подросток глухо взвыл. Антон прижимал ему ладонь с такой силой, что тот не мог даже подогнуть пальцы.

Козаровский прицелился, молоток слегка стукнул по ногтю указательного пальца. Там сразу покраснело. Козаровский ударил сильнее. Кончик пальца расплющило, кровь брызнула тонкими, как иголочки, струйками. Несчастный выл, пытался дергаться, но в руках Антона был как в тисках.

После третьего удара фаланга пальца превратилась в кровавую лепешку. Кровь текла так, словно перерезали горло барану. Сергей ударил гаденыша по лицу, вдруг тот да потеряет сознание, Козаровский неспешно ударил по ногтю среднего пальца.

Меня скрючило, слишком яркое воображение, я вижу, как молоток поднимается и бьет по ногтю моего пальца. В фаланге заныло, я поспешно сжал кулаки. Сергей поймал глазом мое движение, одобрительно кивнул. Наверное, решил, что меня корчит от ярости.

Пакостник обвисал в руках Антона. Но Козаровский методично нанес удар по ногтю безымянного, пакостник замычал и забился с новой силой. Козаровский сказал с прежним нечеловеческим холодом:

– Это тебе за бесчинства на чужих сайтах. Так и скажешь милиции… и газетам.

– И хирургам, – прорычал Антон. – Стукни еще по указательному!.. Вишь, там кость цела.

Молоток поднялся, затем я увидел быстрое движение вниз, вместе со стуком послышался и легкий хруст. Пакостник мычал, извивался, дергал руку. Антон держал ее, как стальными тисками. Козаровский спокойно и хирургически точно двумя ударами расплющил мизинец. Кончики пальцев напоминали раздавленные переспелые вишни, откуда все еще вытекал и вытекал ярко-красный сок.

– Давай другую!

Антон сказал кровожадно:

– Давайте ее отрубим!

Козаровский ответил четко и раздельно, чтобы пакостник услышал и запомнил:

– Когда придем во второй раз.

– А придем? – спросил Антон.

– Это зависит от него, – объяснил Козаровский все так же громко и раздельно, словно разговаривал с глухим. – Если продолжит свои забавы…

Пальцы второй руки он раздробил уже быстрее, по-деловому, что понятно: пакостник от дикой боли уже почти потерял чувствительность, так что дальше можно проще, без артистизма.

У меня тошнота подкатывала к горлу. Из раздробленных пальцев крови вытекло столько, словно здесь бойня для скота. Поверхность стола залило красным, подмочило бумаги. Кровь подтекла под колонки динамиков, а стена напротив уже в красных брызгах, будто на нее с силой плескали из стакана краской.