Юрий Никитин - Баймер

Отец хохотнул:

– Идти дальше… пока милиция не остановит! Или для вас и милиция не авторитет?

Я запнулся, поглядел по сторонам. Я сижу на кухне, стандартной кухне конца второго тысячелетия. Страшно представить, какой будет кухня в конце третьего! Но я хоть знаю, что будет… будет иной. А эти два милых жителя этой планеты и, главное, этого века убеждены железобетонно, что изменений не будет. Что только машины станут крупнее, а самолеты вместительнее, а все остальное – неизменно. И чего это я распинаюсь?

Я, дитя третьего тысячелетия, почти естественно зевнул, ответил с достоинством:

– На провокационные вопросы не отвечаю. Как сказал мой предшественник: богу – богово, кесарю – кесарево.

– И ты ничего не добавишь?

– Добавляю, – ответил я как можно невозмутимее. – Но каждый разумеет в меру своей развитости, верно? Глупо было бы римлянам доказывать преимущества Интернета перед радио Попова – Маркони, верно?..

Мне безумно хотелось на другой день после первого собрания нашей инициативной группы ринуться в офис. Мой офис! Офис, где сейчас Нинель и Миша строгают игру, а Аверьян так и вовсе там ночует, он всегда работает безумными рывками.

Руки даже вывернули руль, я проехал два квартала, заставил себя развернуться и погнал в сторону Окружной. Сейчас мне особенно надо шустрить по особняку, мозолить глаза присутствием, что-то делать, иначе тот же Козаровский найдет какую-то неисправность… а то и сам устроит и тут же явится к Конону: мол, ваш протеже вообще перестал работать там, где его кормят.

Бархатное шоссе стелилось под колеса, как нежнейший ковер. Машина не ехала, не шла, а летела над этой темной, как загадочная вода, поверхностью. Слева стремительно струится бесконечная лента высокого бордюра из длинной макаронины рельсов, разделившая шоссе на две равные половины.

Фонарные столбы, тонкие, изящные, словно трубочки одуванчиков, склоняют над шоссе головки. Правда, возле основной чашечки цветка всегда горит и вторая, словно чернобыльская туча добралась и сюда. Хотя нет, при чем здесь Чернобыль, это ж на случай, если первая погаснет, а пчелам и шмелям всегда равно нужны и свет, и сладкая пыльца.

Мелькнули и пропали две каменные башенки старого моста, с рюшечками, шишечками, надстроечками и прочими мерехлюндиями, которые можно рассматривать только в неспешном девятнадцатом или допотопном двадцатом веке с его извозчиками, но не в стремительно проносящейся машине. А на таком бархате да не выдать всю скорость, когда даже ГАИ снисходительно смотрит на скорость в сто кэмэ?

Машина вылетела на Ленинский проспект. У меня захватило дыхание от восторга. Широченнейшее шоссе, ровное, как бильярдный стол, покрытие, простор, а там вдали, где шоссе сужается почти до ширины иглы, вздымаются озаренные оранжевым солнцем роскошнейшие дворцы, в которых бы мечтали жить короли всех времен и эпох!

Шоссе исчезает под колесами все быстрее и быстрее. Мир настолько широк, огромен, что нога невольно давит на педаль газа, все вокруг ускоряется, но все равно то справа, то слева обгоняют сверкающие, как торпеда, зализанные встречным ветром до формы пули машины. Я замечал через стекло такие же восторженные, как и у меня, лица, будь там за рулем зрелый мужчина, восторженный юнец или же красивая женщина, что, как известно, опаснее, чем обезьяна с гранатой.

По обе стороны мелькают склонившиеся в поклоне, как придворные моего королевства, высокие и породистые столбы. Сейчас утро, светло, но едва наступят сумерки… нет, еще задолго до сумерек предупредительно включат свет, освещая дорогу мне, хозяину этого мира.

Так король шествует к своему трону, по обе стороны ковровой дороги выстроились придворные, кланяются, выказывают знаки внимания. Даже в синем небе с редкими облачками пролетают навстречу и пропадают вдали синие птицы с белыми стрелками над каждой полосой. На моей полосе стрела прямая, указывающая за горизонт, справа – такая же, а вот над самой крайней полосой стрела мелькнула сломанная в середине… или же изогнутая так, чтобы удобнее стрелять из-за угла.

Скорость! Я однажды съездил к бабушке в ее городок. Не село, а город, но я в первый же день… да что там день, в первый же час охватил единым взглядом весь город, все дома, людей и все примечательности, и… мозг застыл, не получая дополнительных раздражителей, информации, свернулся в клубок и заснул. Мол, разбуди, когда что-то увидишь новое.

А здесь, даже если пешочком, неспешно прогулочным шагом по тротуару, то по одну руку проносится лавина сверкающих, как жуки, автомобилей, все разные по цвету, форме, дизайну, вложенным бабкам, по другую руку поднимаются блистающие небоскребы… или старые домищи – неважно – все в призывах, рекламах, зазывах, укорах: а ты подписался?, приколах, веселых и неожиданных картинах, над которыми поработали умные головы, да к тому же еще и с мозгами внутри. Навстречу движется поток таких же пешеходов, все деловые, озабоченные: глаза, как у вальдшнепа, смотрят вперед и по бокам: не упустить бы шанс ухватить рубль в этом огромном городе, где столько-столько всего-всего, а дураков еще больше…