Юрий Никитин - Я – сингуляр

Я чувствовал, что уже не вырвусь из этого сладкого и такого великолепного мира, где хоть и не все совершается по моей воле, но все же мир добрее и увлекательнее, люди интереснее. Я могу даже пользоваться магией, хоть и не маг, а чем выше поднимаюсь по левелам, тем больше у меня возможностей. А через семнадцать левелов, на это уйдет примерно четыре месяца, смогу летать на драконе…

И вообще уйду в сингулярность, а Габриэлла… останется в этом мире? Я вспомнил, какой видел ее в последний раз: бледное худое лицо, волосы стали еще короче, высокие скулы, красиво очерченные губы, но по-прежнему почти никакой косметики. Как она тогда подняла на меня взгляд и печально улыбнулась!

Пальцы впились в подлокотники рабочего кресла, а сердце застонало от нежности и желании спасти, защитить, уберечь… ну не знаю, от чего-нибудь. Глаза большие, темные и печальные, в них укор, словно я в чем-то предаю…

Я с силой потер ладонью лоб. Давай сначала: технологическая сингулярность – это точка невозвращения. И, конечно, раскола. Хотя можно называть не расколом, а… кому как удобнее. Например, ушедшие в сингулярность будут считать, что они из гусениц превратились в бабочек, а оставшиеся будут полагать, что всегда часть человечества уходит либо в наркоманию, либо в алкоголизм, либо в еще какую гадость. Но те остаются гадить здесь, а сингуляры уйдут с Земли. И скатертью дорога! Возможно, так будет считать и Габриэлла. Но что, если для этой точки зрения есть какие-то основания?

Я кликнул по пиктограмме скайпа, выбрал аватарку Чернова. На экране появилось его усталое лицо, под глазами темные круги, морщины на лбу превратились в ущелья. Я попытался улыбнуться, вздохнул несколько раз глубоко и часто, заставляя кровь подниматься к мозгу.

– А что, – спросил я вместо «здравствуй», – потом? За сингулярностью?

Чернов, бледный и осунувшийся, вздрогнул, я видел, с каким усилием он разламывает незримую глыбу льда, в которой оказался из-за моего вопроса. Тоже вздохнул глубоко и шумно, зябко передернул плечами и даже попытался улыбнуться, мол, все в порядке.

– Странно, – ответил он хриплым голосом, словно год дрейфовал на льдине вблизи Северного полюса, – если бы это был конец развития…

– А что дальше? – спросил я не столько затем, что мне это жутко интересно, а чтобы вырвать его из ледяного оцепенения.

– Мы можем только гадать… – прошептал он, глаза его с ужасом уставились в одну точку. – Мы знаем только, что информационная сеть одна… Все будут свободно обмениваться знаниями, и открытие одного сразу будет становиться достоянием всех… Сперва будет общество очень тесно связанных друг с другом сингуляров, а потом…

– Потом, – договорил я, и волна ужаса проморозила меня насквозь, – потом неизбежная интеграция приведет к тому, что сингуляры сольются в одну личность суперсингуляра.

– Да, – ответил он глухо.

Пальцы его потянулись к мышке, я сказал торопливо:

– Пока. Не слишком… углубляйся.

Он отключил связь, меня тряхнуло, холод в теле, дрожь, чувство невыносимой потери. При сингулярности меня уже не будет, я исчезну, исчезну сам по своей воле.

Вместо меня будет этот… сингуляр.

Представил себя лишенным рук и ног, зрения, повисшим в темноте, то есть работает один мозг, и понял, что человек, переписанный в сверхмощный компьютерный мозг, вряд ли сможет жить. Он просто угаснет, потому что человек в первую очередь – рецепторы. А мозг – только слуга при этих рецепторах.

Громко и настойчиво зазвонил телефон. Я вздрогнул: давно не звонят по городскому. Для общения есть аська, скайп, е-мэйл, даже мобильники все еще годятся…

– Алло?

– Привет, – донесся голос Люши. – Ты что-то исчез совсем? Как ты? Здоров?

– Не совсем, – прошептал я.

– Приезжай, – сказал Люша тепло. – Как раз старая компашка будет в сборе…

– Еду, – ответил я коротко.

– Сейчас?

– Да.

– Давай, ждем!

Я повесил трубку, холод и страх все еще во мне, я торопливо переоделся и выскочил на улицу.

Небо – подобное стаду грязных отощавших овец, расплодившихся в неимоверном количестве, но сейчас я заметил это только краем глаза, а так вообще-то надо смотреть под ноги. На небо насмотримся, когда будем лежать в белых тапочках.

В квартире Люши мощные запахи жареного мяса, жгучих специй, гречневой каши, вареного картофеля, рыбы и еще чего-то пикантного, пряного, в желудке сразу проснулось и завозилось нечто крупнохищное.

Люша привел к столу и усадил, похлопывая по спине. Я не стал отказываться от огромной штрафной, хотя вроде и не опоздал, ну да ладно, за столом привычный галдеж, шуточки, смех, довольные рожи, звон бокалов, стук вилок и ножей по быстро пустеющим тарелкам.