— Кизя… то есть, Мин-хан, конечно, извини, случайно вырвалось, — затараторил он по-русски, — три подводы тебе хватит, или еще парочку подогнать?
— Хватит двух, Цеба, — ответил Мин-хан.
— Но тогда по три кубика.
— Хватит двух, Цеба, — повторил Мин-хан, имея в виду на этот раз не подводы, а кубики.
Цеба попытался возразить:
— Два с полтиной, хан. Пустую подводу гонять…
— Цеба, ты похож на корейца. Мне очень нравится твое третье ухо, я его оставлю себе на память.
Мин-хан сделал вид, что тянется за ножом, треух испуганно замахал зелеными длинными руками.
— Ладно, ладно, хан, решено. Только кубики вперед.
— Запросто.
Мин-хан высыпал на ладонь из сафьянового кошелька четыре платиновых кубика и вручил Цебе. Потом развернулся и крикнул в темноту у себя за спиной:
— Братва! Выгружай жмуриков!
Местные могли узнать бедуинов в лицо, поэтому охранять заднюю подводу Василий отрядил Хафизуллу с Георгием, а на подножку передней вскочил сам. Мин-хан сидел на козлах рядом с Цебой.
— Не боишься, хан? — спросил Цеба.
— Тебя, что ли?
— Меня-то зачем? Жмуриков своих. Я же вижу, ты самого Черта взял, — Цеба кивнул в сторону Пурдзана, недовольно кряхтевшего в толпе «пленников», — охраны не маловато?
— Глазастый ты, морда зеленая. Ничего, они хорошо связаны.
— Щабель с ними?
— Удрал.
— Все равно поздравляю.
Щабеля среди «пленников» не было — воинственный карлик даже в шутку не желал ехать связанным через весь город. Ольгу тоже оставили на корабле, присматривать за Шабелем.
А город оказался так себе, хотя Василий понимал, что кому-то могут нравиться именно такие города — деревянные, двухэтажные, с узкими улицами, мощеными серовато-розовым камнем. Сам Василий привык к мрамору и граниту, к прямым сверкающим небоскребам Крезидхи и к разноцветным витым башням учебных корпусов Суфийской Коллегии.
Зато народ на улицах пришелся Василию по душе: вальяжные треухи в пестрых тюрбанах и шортах, сатиры, сверкающие серебряными рукоятками кинжалов, заткнутых за пояса, но в основном — люди, мужчины в комбинезонах из тонкой материи и женщины в полупрозрачных накидках, сквозь которые просвечивают стройные мускулистые тела. Василий истосковался по красивым женщинам — коренастые вульгарные девки бедуинов не вызвали в нем никаких чувств. Зато местные дамы, несмотря на некоторый избыток мускулатуры, были изящны и грациозны. Василий пожалел, что ему, скорее всего, не прийдется прошвырнуться по местным садам наслаждений. А может, здесь и вовсе нет таких садов? Даже это, видимо, не удастся выяснить.
Вот и рынок. В центре города возвышался круглый амфитеатр, выложенный черными каменными плитами. Снаружи к амфитеатру были пристроены здания официальных учреждений, увешанные вывесками и табличками на различных языках, в том числе — на турецком, греческом и на нескольких языках Крезидхи. "Хора-дхир. Объединенная дирекция аукциона," — прочел Василий самую крупную вывеску. Под ней приютилась вывеска куда более скромная: "Хора-зикар зедх. Собрание городских мудрецов." По этим надписям Василий определил, что, во-первых, в городе, не смотря на численное преобладание людей, командуют треухи. А во-вторых, вся жизнь города Хора подчиняется ситуации на невольничьем рынке.
Въезд в амфитеатр преграждал серебристый шлагбаум. Мин-хан соскочил с козел и вошел внутрь административного здания.
— Сейчас от пошлины отвертится. У него там все свои, — прокомментировал Цеба.
Через несколько минут Мин-хан вернулся, довольно потирая руки. Вскочил на козлы, тяжело хлопнул Цебу по костлявому плечу.
— Вперед.
Шлагбаум бесшумно втянулся в толщу черной стены, и подводы, груженые живым товаром, медленно въехали через тускло освещенный коридор на арену амфитеатра.
Свободное место оказалось найти очень трудно: вся арена была заполнена подводами-клетками, внутри которых, плотно обмотанные колючей проволокой, хмуро переминались узники. В центре арены находился высокий помост, устланный желтым ковром. Помост охраняли люди в черных комбинезонах. В углу помоста стояла кафедра, над которой покачивался треух настолько худой, что выделялся этим даже среди представителей собственного народа. Василию он просто напоминал скелет из школьного музея, зачем-то выкрашенный в зеленый цвет.
Торги велись на Ради и Пхау — двух основных языках Крезидхи. Василий прекрасно знал оба языка, поскольку вырос среди треухов. Если бы не общий абсурд ситуации, он бы подумал, что снова оказался в мире своего детства.
Читать дальше