Кирилл Якимец - Отряд Омега

— Византийцы ошиблись. Силы противника велики, и он уже здесь. Боюсь, нам не удастся отвертеться, Вельзе-ага. Если, конечно, мы собираемся выполнить задание. Мы на связи с шейхом, как вы знаете. Он получает результаты съемок. Даже полный провал даст свой положительный результат. Так. Всем! Входим в атмосферу.

Василий резко снизился над Объектом Гамма-33 и пошел почти над самой поверхностью к Объекту Бета-31. Там должен быть храм… Из-за дыма не видно… Дым! Вспышки! Было ясно, что идет бой. Вон цилиндрическая туша триеры бессмысленно плывет над вершиной храма — древнего осыпавшегося зиккурата. Лучи бьют снизу.

— Хаф, вычисли источники лучей. Есть? Передай остальным. Стрелкам приготовиться. Цели под поверхностью, примерные концы — в орудийном компьютере. Ждем… Ждем…

Василий свернул впево, чтобы зайти в зону боя со стороны огромного облака дыма. Черное тело карака взрезало мягкий дым, разметав его клочьями. Василий заорал в микрофон:

— Пли!!!

Чуть тряхнуло. Загорелся индикатор аварии — поврежден поплавок. Хафизулла, вцепившись в клавиатуру, лихорадочно корректировал рассчеты. Снова толчек, очень сильный. Еще два поплавка… Нет, больше. И по движкам задело.

Василий закинул данные из орудийного компьютера в навигационный и во время следующего захода поставил карак почти на ребро, прошмыгнув между основными лучами «призраков». Краем глаза он заметил, как вдали ярко взорвалась триера. Готов «Тифон», нет больше змеи, осталась только птица. Надолго ли?

Нет. Еще один толчек. От едкого света аварийных индикаторов щиплет глаза… Или это — дым? В рубке?!

Василий вывернул штурвал, чувствуя, что пора… Но неприятная картинка на экране не изменилась. Храм. Большой. Все больше. И все ближе. Трещины на каменных плитах. Какой-то рельеф — то ли змея, то ли рыба. Или почудилось…

Удар!!!

Не было больно. Не было ничего. То ли змея, то ли рыба проплыла мимо глаз и вдруг сказала человеческим голосом — очень знакомым:

— Ты что, турок, принял нас за "призраков"?

Василий открыл глаза. Небо. Он приподнялся на локтях — и увидел принцессу Ольгу. А чуть дальше, на щербатом каменном уступе, сидел Хафизулла и улыбался, наставив на Ольгу квадратное дуло своего бластера.

Зачем Император Византии Константин Двадцать Второй сделал свою незаконорожденную дочь официальной наследницей? Этот поступок Императора, подобно многим другим его поступкам, остался непонятен как подданным, так и самому Императору. Скорее всего, дело было в любви.

Мать Ольги, новгородская мещанка Любава Сорокина, росла без родителей, в доме у своего дяди-аптекаря. Ждала ее спокойная размеренная жизнь среди чинных новгородцев, которые даже с ума сходят только по расписанию — раз в год, на Масленицу. Когда Любаве минуло шестнадцать, к ней начали свататься. Аптека стояла у самого выхода на центральную площадь, заходили в аптеку в основном служилые люди. Они и сватались.

Дядя ничего плохого не видел в том, чтобы породниться со стрельцом, а то и с опричником. Особенно он привечал опричного сотника Горыню Турьина. Горыня и Любаве нравился — но больше не за ласковые серые глаза и пышные серые усы под цвет глаз, а также не за то, что для чина своего Горыня был весьма молод — двадцать семь лет всего. Горыня покорил Любаву своими байками. До опричной службы Горыня успел побывать и у турок, и у греков, и даже в Южной Африке. А начал он в Литовском Княжестве, куда сбежал из дома еще подростком. Там он стал уличным воришкой, потом попал на работу к Светольдасу Кривому, содержателю бани в Дульгиненкае. Работа ему нравилась в первую очередь бесплатным пивом — пей, сколько влезет, только не пьяней, пока работаешь. Горыня и не пьянел. Он шустро бегал со своей бочкой на колесиках из зала в зал, лил золотую пенную жижу в деревянные кружки, плескал, если просили, квасом на камни. Банные девочки любили Горыню за то, что он к ним не приставал, понимал, что для них любовь — всегда работа и не всегда радость. Клиентам Горыня тоже нравился, особенно гигантскому старому сатиру по имени Радзанган. Может, сатир был и не слишком стар, но сед с ног до головы и девочками не интересовался. Это, на самом деле, было понятно: сатиры даже у себя дома весьма целомудренны, а человеческие женщины им и вовсе противны из-за отсутствия копыт на ногах.

Радзанган являлся в баню по пятницам, часа четыре проводил в тренажерном зале, потом Горыня делал ему массаж и слушал истории из жизни контрабандистов. Кончились эти истории тем, что сатир однажды взял Горыню с собой.