Пьер Буль: Любовь и невесомость

— Она открыла глаза, Джо?

— Ой, господи! Если бы вы видели ее личико! До сих пор помню, какую она скорчила рожу и как завопила! От ее визга я совсем потерял голову. Уверяю вас, она сразу снова зажмурилась, словно над ней подвесили болванку из раскаленного железа. Но мне от этого легче не стало.

— А ты думаешь, мне приятно было смотреть, как ты висишь и дрыгаешься надо мной? — возмущенно сказала Бетти. — Никогда бы не подумала, что такое страшилище вообще может быть! И похож ты был вовсе не на бабочку и не на паука, а на самого что ни на есть осьминога! И даже осьминог рядом с тобой показался бы мне человеком. Клянусь вам, сэр! Никогда ни одной девице в брачную ночь… Вот уж не думала, сэр, что увижу такое кино!..

— Я, конечно, понимаю, для новобрачной это похуже цирка. И мне было стыдно: я ведь хотел, чтобы все обошлось по-хорошему. Но какой толк кричать «караул»? И вот я поразмыслил и говорю ей: «Послушай, беби. Главное, не теряй голову. Ты меня видишь; вот он я. Может, не такой, как ты мечтала, но я тут ни при чем. Когда я буду рядом с тобой, все уладится, потерпи, это расстояние тебя обманывает и все путает, а виновата все эта проклятая невесомость. Я не могу сам никуда двинуться. Надо, чтоб ты мне помогла. Закрой глаза, если хочешь, но делай, как я тебе скажу. Протяни руку — только потихоньку! — и схватись за край ночного столика. Он стоит крепко. Когда схватишься — но не раньше! — подними вверх ногу, словно ты делаешь упражнение для живота. Поняла? И тогда я схвачусь за тебя и спущусь к тебе и ты меня в прежнем виде больше не увидишь».

Пришлось говорить с ней таким нежным голосом, сэр, иначе была бы истерика. Но помаленьку она успокоилась. Даже один глаз приоткрыла, только сразу снова зажмурилась. Но это все ерунда! Главное, что под конец она все же сделала, как я ее просил. Ухватилась за столик и подняла вверх ногу — Бетти у меня гибкая. Нога поднялась высоко. Я сумел ухватиться за большой палец. И вот я стал подтягиваться — или спускаться, это уж как вам угодно, — вдоль ее ноги и под конец очутился рядом с ней на постели.

Вы, может, думаете, этим все кончилось и мы были счастливы? Как бы не так! Настоящее кино только начиналось. Прямо не знаю, сэр, как вам об этом рассказывать.

— Рассказывайте, все рассказывайте, Джо!

— Я долго лежал с ней рядом и старался не дышать. Я думал о ней. Мой вид мог испугать ее на всю жизнь, вы понимаете? Она тогда стала вся красная, а потом побелела с головы до ног. Я ее успокаивал и ласкал потихоньку, о, совсем потихоньку, чтобы она опять разогрелась, да и я тоже. Она порозовела, и я ее чувствовал рядом, и под конец она осмелилась открыть глаза.

Ну что вам тут сказать, сэр? В эту минуту я снова потерял голову. Поймите меня. Она уже не боялась, и я решил — пора! И опять я ни о чем не подумал, себе на беду. Я только о Бетти и думал. Не знаю, как вам еще объяснить.

— О, я прекрасно понимаю, Джо. Все очень просто.

— Просто оно, конечно, просто, да только я опять забыл про трижды проклятую невесомость, и тогда это превратилось в кошмар.

Вы, наверное, помните, как наш босс объяснял главный принцип? Я должен был сто раз вспомнить его в эту памятную ночь. «Каждый толчок отбрасывает вас от препятствия в сторону, противоположную направлению толчка… нет больше тяготения, чтобы вас удержать». А говоря по-человечески, когда вы делаете толчок вперед, вас откидывает назад. Теперь-то вы поняли? Вижу, что поняли, потому что хохочете. Только понимать это на Земле, где вас прижимает свой вес, одно дело, а когда вы проводите брачную ночь в распроклятом «сателлите» — совсем другое. На Земле оно, может быть, и смешно, но там, когда вас отбрасывает, словно резиновый мяч, клянусь, в этом нет ничего смешного!

— Извините меня, Джо.

— Ладно, чего уж. Значит, так оно со мной и было. С первой попытки я отлетел вверх и в сторону и ударился задницей об угол потолка, да еще как пребольно! — потому что рванулся к Бетти со всей страстью и меня отбросило от нее с такой же силой. На этот раз я взбеленился. Да, сэр. Поставьте себя на мое место.

— Я стараюсь, Джо.

— Так вот, я ни о чем не думал. Я оттолкнулся задом и спикировал на нее, как бомбардировщик. Раз, и другой, и третий — и все повторялось сначала. Меня отбрасывало, как теннисный мяч. И чем больше я нервничал, чем больше суетился, сгорая от нетерпения, тем быстрее я отлетал и сильнее стукался задом о потолок. Раз пятьдесят я пробовал, сэр, пока вся задница у меня не стала в синяках и шишках. Но это все ничего по сравнению с тем, что творилось у меня в душе. Я чувствовал, что вот-вот рехнусь.