Пьер Буль - Любовь и невесомость

— Но как это было поэтично, Джо!

— А я разве говорю нет? Только я думал не об этом. Меня другое занимало. В ту минуту, понимаете, я хотел любой ценой добраться до постели. Я уже говорил вам: человек я деликатный. Но мне все же не хотелось провести свою брачную ночь в кресле. Поэтому из-за этой проклятой невесомости нужно было все рассчитывать.

Я обнял Бетти покрепче. Рассчитал свой толчок… Да-да, сэр, приходилось рассчитывать, и у меня уже от этого раскалывалась голова! Я оттолкнулся от кресла и ухитрился приземлиться вместе с моей Бетти точно посреди одеял. Я уцепился за ночной столик. Осторожненько уложил мою Бетти на одеяла и сказал: «Не шевелись, беби… главное, не шевелись! Ни одного движения! Лежи, вытянув ноги, как в море, будто ты поплавок. Только не дыши глубоко. Закрой глаза и жди меня. Сейчас я к тебе приду».

Она сделала, как я ей велел, сэр, а я отлетел к креслу и тоже кое-как разделся. Не хотелось мне пугать ее, сэр, даже при этих проклятых обстоятельствах, — ведь она была невинная девушка!

— Подобные поступки делают вам честь, Джо. Продолжайте!

Он заколебался и на некоторое время умолк.

— Да разве такое можно рассказывать? — вопросил он наконец.

Стараясь быть как можно терпеливее, я убедил его, что можно. И он продолжил свой рассказ:

— Так вот, сэр, должен признаться. Когда я снял с себя все, что можно, и был голым, как червяк, и когда я увидел мою Бетти, тихонечко лежащую на постели в таком же наряде, я почувствовал что-то вроде электрического разряда. Я потерял голову, говорю вам честно. И, ни о чем другом не думая, бросился к Бетти. Ведь мы же обвенчались, — какого черта?

— Понятно, Джо. Отпускаю вам все ваши прегрешения.

— Понять-то оно, может, и можно, но как это было неосмотрительно с моей стороны. Я снова забыл об этой, будь она проклята, невесомости! И снова не рассчитал свой рывок! Да по правде сказать, и не пытался, все было, как это, инстинктивно. Я пролетел над ней и даже ее не коснулся. Пролетел, как планер, над ее горячим телом и не смог ни за что зацепиться. Она лежала в одном метре от меня, и я не мог ее коснуться. Я врезался головой в перегородку над кроватью и отлетел к перегородке напротив. Представляете, сэр? Я думал — лопну от злости!

— Да, вы, наверное, были в ярости, Джо. Ничего себе, ситуация!

— Не знаю, как вы можете меня понять. Это не так-то просто. Сейчас я вам объясню, сэр, раз уж вы хотите знать все подробности.

Так вот, траектория моего полета, как мне потом объяснил математик нашего экипажа, была горизонтальной. А это значит, попросту говоря, что я летал параллельно кровати в метре от Бетти, от одной стенки к другой… Там не было ни верха, ни низа, потому что не было этого проклятого тяготения. Все это я говорю, чтоб вы поняли, где была кровать, на которой моя Бетти лежала как паинька, зажмурив глаза. И я не мог думать ни о чем другом, сэр.

— Понимаю вас, Джо. Она была центром вашей вселенной.

— Вот-вот… Значит, мотаюсь я от одной перегородки к другой, а заметьте, сэр, на этой высоте обе перегородки были голые и гладкие, ни единой зацепки! А это значит, для тех, кто понимает в физике, что я не мог изменить свою, как ее, траекторию… Понимаете? Я мог только летать между перегородками — пролетел раз двадцать с лишком! — а внизу все это время лежала моя Бетти, до которой мне было не дотянуться. Я сходил с ума!..

— Представляю себе ваше состояние, Джо. Как же вы вышли из этого ужасного положения?

— С помощью рассуждений, сэр… Погодите, я вам все объясню. Когда мне надоело стукаться то макушкой, то пятками об эти стенки, я перестал мельтешить и начал рассуждать. И тут вроде скорость моя снизилась. Тот самый математик мне потом объяснил: из-за легкого трения с искусственным воздухом в нашей станции. И под конец я завис на одном месте. Но это было ничуть не лучше.

— Ничуть не лучше, Джо?

— Во сто раз хуже, сэр! Послушайте и постарайтесь представить. Когда я остановился, усталый и избитый, я завис как раз над кроватью, над моей Бетти, и не мог уже дотянуться ни до какой перегородки, чтобы оттолкнуться и сдвинуться с места… То есть мой центр тяжести оставался на месте. А все мои, как их, конечности, могли шевелиться, сгибаться и разгибаться, как у паука на конце паутинки или у бабочки, пришпиленной к невидимой доске. И должен сказать, эти мои конечности дергались во все стороны, так я был взволнован. Голый, как червяк, если вы помните, я плавал пузом вниз — нет, висел из-за этой дьявольской невесомости всего в каком-нибудь метре над моей Бетти! Ну ладно. И что, по— вашему, дальше? А дальше, сэр, моя Бетти открывает глаза…