Колин Уилсон - Метаморфозы вампиров

Карлсен, встрепенувшись, бросил взгляд на стенные часы: почти час дня. Линда внизу лежала совершенно неподвижно. На секунду показалось, что она не дышит, и кольнул страх. Нет, дышит: грудь потихоньку поднимается и опадает. Карлсен облегченно вздохнул. Он встал с дивана, тщательно заправил рубашку, застегнулся, затянул брючный ремень. Надел пиджак и причесался массажной щеткой. На душе такое, что впору рукам дрожать; словно безумие какое налетело, для человека в здравом уме отвратительное.

На диване в позе изнасилованной раскинулась Линда Мирелли: одна нога, согнутая в колене у спинки дивана, другая вытянута на пол. В обнаженных гениталиях — ни намека на сексуальность; лежит, будто на медосмотре. Карлсен, аккуратно подняв, вытянул ее левую ногу вдоль дивана, другую тоже выпрямил, сдвинув их вместе, затем натянул на Линду трусики и подол у платья — опустил так, чтобы прикрывало колени. Странно как-то: ни одно из этих движений ее не разбудило. Правда, теперь она больше походила на спящую, и это несколько успокаивало.

Сев за стол, он вперился в экран процессора. Напечатанная строчка казалась давней-предавней, словно из иного периода жизни. Посмотрел еще раз на спящую, и сделалось вдруг ясно: «Я стал другим… С тем, что просыпался нынче утром, нечего и сравнивать». Произошло какое-то изменение, важное; к худу или к добру — в нем, Карлсене, проросла другая личность. Начать с того, в происшедшем он чувствовал коренное отличие от всего подобного, что выпадало на его долю прежде. Взять прошлый раз, когда проснулся в постели с мимолетной знакомой (пересеклись на фуршете): тогда Карлсен просто чувствовал глухую досаду на себя и стремление поскорее отделаться от гостьи. Желание, сведшее их вместе, казалось каким-то наваждением, которому (он, помнится, даже поклялся) впредь он не поддастся никогда. Он позаботился, чтобы девушка не догадалась о его чувствах: вместе позавтракали, и проблемы ее Карлсен выслушивал с таким видом, будто они его в самом деле интересуют. Выслушивал, а сам чувствовал, что это — эдакий штраф, который приходится платить за глупость. И, распрощавшись, наконец (девушку звали Саманта), он неожиданно проникся глубоким убеждением, что сексуальное желание в основе своей — иллюзия, и чем скорее его перерастаешь, тем скорее перерастаешь свою незрелость.

Теперь же разочарования не чувствовалось. Наоборот, словно просвет мелькнул где-то в глубине, не успев, впрочем, утвердиться в памяти. Было и волнение, как будто в руках оказался ключ к неведомой загадке. С Линдой Мирелли это волнение связано не было. Не возникало повторного желания ее раздеть — опять сдержанную, нетронутую, с пикантно просвечивающими сквозь сеточку грудками. Более того, даже мысль об этом казалась странно кощунственной. Без настоящего влечения, желания отнять ее у Франклина (вот и имя вспомнилось) или хотя бы сделать своей любовницей — обладание Линдой было чистым потворством, все равно, что причмокивать какую-нибудь изысканную сладость.

Но занимало сейчас не это. Интриговало то, что заполонившее их желание было взаимным и каким-то безличным. На неискушенность в любви Карлсену сетовать не приходилось, но подобное он испытывал впервые. Припоминая неизъяснимую, наводнившую тело светозарность за миг до того как они слились в поцелуе, он призрачно ощутил это свечение снова, как какое-нибудь дополнительное чувство. Именно это чувство повлекло его к ее женственности, к ее губам, словно для того, чтобы что-то из нее извлечь. Секс казался почти неуместным, чем-то банальным и приевшимся. Очаровывало же (и настораживало) то самое желание: брать.

Линда, пошевелившись, оглядела комнату. Увидев Карлсена, улыбнулась — в улыбке угадывалась нерешительность.

— Как себя чувствуешь?

— Спасибо, нормально. — Она взглянула на часы. — О, Господи, уже столько?

— Есть хочешь?

Спросил, потому что сам сейчас проглотил бы слона.

— Хочу. — Садясь, Линда болезненно поморщилась.

«Ну вот, дотискал-таки до синяков», — виновато подумал Карлсен.

Она поднесла руку ко рту и опять чуть покривилась. Карлсен подошел, сел возле. Вблизи под глазами у нее виднелись синеватые круги — до этого их явно не было.

— Как насчет пообедать?

— Я… да. — Она взглянула как-то странно, искоса.

— Что такое?

— Не надо меня… на обед. Я обычно в кафетерий хожу, на десятый этаж.

Намек был ясен: из-за того, что у них сейчас вышло, ей неловко было навязываться. Карлсену захотелось вдруг прикрыть, заступиться.