Владимир Колин - Зубы Хроноса

Покачиваясь, как пьяный, он спрыгнул с подоконника и, попав прямо в объятия главного редактора, пробормотал: — Сеньор! Извините, я…

Но люди, столпившиеся в кабинете, окружили его, ощупывая, пожимая руки, говоря все разом, словно желая убедиться, что он и в самом деле находится среди них.

— Вы должны понять, — сказал главный редактор… — моя ответственность… и вообще… кто бы мог подумать?..

Но дон Модесто его не слушал. Взмахнув руками и крикнув: — Си, сеньор! — он, с неожиданной силой подталкивая вперед редактора спортивного отдела, начал прокладывать себе путь к лаборатории.

Знакомая полутьма святого святых охватила его вместе со всеми запахами фотографических ингредиентов, как после длительного отсутствия.

— Кто это, черт возьми, открыл дверь? — воскликнул один из людей, возившихся с пленкой, но Эстелла, узнавшая фотографа по фигуре, торопливо прошептала: — Молчи! Это он…

Несколько стульев зацарапали по цементу, и кто-то повернул выключатель. В неожиданно ярком свете фотографы смотрели на дона Модесто, часто моргая.

Эстелла прикрыла глаза ладонью.

— Ну как? — задыхаясь, спросил человечек.

Но девушка, обычно столь разговорчивая, не говорила ни слова.

— Что вы на меня уставились? — крикнул дон Модесто.

Он видел, что рни поражены, но относил это ко всему происшедшему. Однако сейчас его интересовали только негативы. Поэтому он кинулся к столу. Эстелла сделала шаг вперед и ухватила его за рукав.

— Знаешь… — сказала она и, заикаясь, повторила: Знаешь…

— Нет! — вскипел дон Модесто. — Но хочу знать!

— Это еще более поразительно, чем мы думали, — заспешила девушка, словно каким-то чудом вновь обретя дар речи. — Ты вошел в историю, как первый… и мы были свидетелями… Нет, дай, дай мне тебя поцеловать! — воскликнула она вдруг и, сжав ладонями голову фотографа, влепила ему два сочных поцелуя.

Дон Модесто покраснел, и его голова вдруг стала похожа на свеклу.

— А звезда? — спросил он. — Видна ясно?

— Какая звезда? Разве ты не понимаешь, что все так поразительно, фантастично? — кричала Эстелла.

— Ничего не видно!

Лицо дона Модесто побледнело так же быстро, как перед тем побагровело, и нос вдруг заострился.

— Не видно? — пробррмотал он.

— Ничего! Понимаешь?… Никакой внешней силы, которая бы тебя поддерживала!

Фотограф не верил своим ушам. Схватившись руками за голову, он прошептал: — Ты хочешь сказать, что там, наверху… я… сам?

— Ты — первый летающий человек! — кричала Эстелла. — Первый, который…

Но дон Модесто ее не слушал. Ужасная тошнота подступила к его горлу, помещение вдруг стремительно закружилось, и он упал, с неясным воспоминанием другого падения, которое так и не успело проясниться…

На этом все могло бы закончиться, потому что суть драматического недоразумения, на котором выросла слава дона Модесто Оргульо, так и не была выяснена.

Комиссия, в которую входил и бородатый специалист-психолог, решила, за отсутствием более подходящего объяснения, что необычайная способность летать появилась у фотографа в результате сильного удара, вызванного падением с кровати. Затронув мозжечок, удар странным образом преобразовал центр тяжести и вызвал кровоизлияние, которое произвело неизвестную ранее силу антитяжести. К сожалению, возможности дальнейшего изучения таинственного явления препятствовал отказ сеньора Оргульо продолжать попытки полета. Как только речь заходила о такой попытке, его охватывал приступ тошноты, и он терял сознание.

Предложение психолога (просто-напросто выбросить его из окна и тем самым вынудить in extremis воспользоваться своей странной способностью) было единогласно отвергнуто остальными членами комиссии; в результате случай с фотографом остался невыясненным и фигурирует в числе аномалий, которые наука пока способна лишь регистрировать.

Конечно, несколько снимков, сделанных доном Модесто, появились (как курьезы) на предпоследней странице «Иллюстрированной недели», но вызвали единственный отклик — письмо директора предприятия по содержанию дорог, дона Рамона Толоза, признавшего в загадочной звезде контур аллегорической повозки, которую он сдал студентам художественного училища для участия в карнавале. Круглое пустое отверстие было местом, на котором устанавливали бетономешалку, снятую для того, чтобы преобразовать машину в виду торжественного события, а неравномерные щупальцы звезды — простыми палками, поддерживавшими макеты. Позднее редактор спортивного отдела рассказывал за кружкой пива, что сеньор Оргульо плакал, читая это невинное послание.