Рольф Майзингер - Памирская жуть

«А может быть, дело вовсе в другом? – размышлял Крюгер. – Может быть, люди приходят сюда, как в храм? В ожидании какого-то необычного крестного хода или просто сногсшибательной мессы? Ведь всем известно, что в этом „храме“ даже неверующий молится и божится вести безгрешную жизнь… Только бы она не оборвалась где-то там… после взлета!»

Патрик Крюгер проводил задумчивым взглядом группу молоденьких таиландских стюардесс и наткнулся на скрюченную фигуру читающего какую-то периодику дедка.

«О чем, к примеру, думает этот уткнувшийся в газету и бесшумно шевелящий губами старик? – пронеслось в голове Крюгера. – Разве он читает? Нет, он ведь просто молится! Или вон та полная дамочка с детьми-близнецами. Разве она заказывает у официанта мороженое? Сколько мольбы в ее печальных глазах! Она и смотрит-то на него как на распятие!..»

Его размышления прервали двое молодых людей, как раз занявшие освободившийся столик напротив. В глаза сразу бросалась их абсолютная внешняя противоположность друг другу.

Один высокий, красивый, с великолепной спортивной фигурой. Он чем-то неуловимо напоминал какую-то голливудскую знаменитость. А может, и всех сразу. Эдакий баловень судьбы! Его собеседника природа, правда, тоже не обидев ростом, явно обидела всем остальным. Щуплый, костистый, с тонкими нервными чертами лица, бледными глазами-бусинками и крупными обветренными губами, которые к тому же еще и постоянно облизывал, он здорово смахивал на сказочного гоблина. Его оттопыренные уши визуально увеличивали и без того чересчур широкий лоб. А волосы у этого чуда природы начинали расти откуда-то с середины головы, едва прикрывая проплешину на затылке.

Молодые люди беседовали. Точнее, говорил в основном симпатяга. Его же собеседник рассеянно слушал и, близоруко щурясь, озирался по сторонам.

Патрик Крюгер раскрыл свою заветную синюю папку и достал листок с данными на очередного члена экспедиции. При этом нисколько не удивился, обнаружив на анкете фотографию «голливудской звезды», сидящей напротив.

– Макс Шмидт. Двадцать семь лет. Немец, – прочел он вслух, не боясь быть услышанным.

Крюгер заказал себе еще кофе, быстро пробежался по анкетным данным и, откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза…

Макс проснулся в начале двенадцатого. Некоторое время он продолжал лежать с закрытыми глазами. Пока вдруг не почувствовал, как по векам пробежала тень. Он вскинулся на постели. За настежь распахнутым окном его спальни на залитой полуденным солнцем лужайке перед бассейном, облокотившись на длинный сачок, стоял садовник Джонс. Он явно прикидывал, сколько же трусиков, лифчиков и других удивительных вещей, которым в бассейне вовсе не место, ему сегодня предстоит выловить.

Голова Макса безбожно трещала после вчерашней дикой вечеринки. Впечатление было такое, словно какая-то наглая тварь тайком забралась в его череп и, устроившись поудобнее, крушила там грецкие орехи. Притом не чем-нибудь, а его же, Макса, лыжными ботинками.

– Прекрати-и-и-и-ть! – что было мочи заорал Макс, крепко сжав руками готовую расколоться голову.

Лучше не стало. Макс приоткрыл глаза и тут же поймал испуганный взгляд садовника Джонса. Сообразив, что садовник принял его рык на свой счет, Шмидт сделал попытку улыбнуться. Но, видно, получилось это у него неважно. Потому как Джонс извиняющимся тоном промямлил:

– Прошу прощения, но я еще даже не начал.

Макс ничего не ответил. Лишь махнул рукой и чертыхаясь отправился под душ.

Джонс покачал головой и без желания принялся за дело. Он не на шутку переживал за своего молодого господина. И не только потому, что уже многие годы работал на семью Шмидта. Но и потому, что по-отечески любил этого парня. А кроме того, был многим обязан Максу. К примеру, своим не типичным для Германии именем. Нет, он не был ни чернокожим, ни «сыном туманного Альбиона». Просто лет пятнадцать назад, вернувшись как-то на школьные каникулы из Англии, Макс Шмидт назвал добродушного Иоанеса на английский манер Джонсом. С тех пор это прозвище накрепко пристало к садовнику, и иначе его уже никто не называл. Привык к нему и сам Иоанес. Да так, что настоящее имя вспоминал только в дни своего рождения. И то лишь получая поздравительные открытки от родных.

Холодные тугие струи воды разбивались о голову Макса. И изгоняли ненавистную тварь не хуже заправского экзорциста. Да так, что уже через десять минут Шмидт с нескрываемым злорадством праздновал полную победу над проклятым «щелкунчиком».