Олег Маркеев - Таро Люцифера

— Он мой учитель! — внезапно крикнула Анна.

— Да? — изломив бровь, спросил Александр Александрович.

— Да, — с улыбкой ответил Корсаков, глядя ему в глаза. — Со вчерашнего вечера.

В глазах у Александра Александровича вспыхнул хищный огонь.

«Сибирская, белая лиса, пять букв», — мелькнуло в голове Корсакова, но он еще шире улыбнулся.

— Вон отсюда! — рявкнул Александр Александрович. — Игорь Корсаков. — Он вложил максимум сарказма, на который только был способен.

— Конечно, конечно… — Корсаков подтянул ноги, готовясь встать. — Если вам поскандалить негде. Попользуйтесь моей конурой, чего уж там. А я пока на улице покурю.

Команды «фас» и на этот раз не последовало. Хотя Корсаков ее очень ждал.

Вздохнув, тяжело встал с матраса. Подхватил плащ. Снял с гвоздя шляпу — настоящий ковбойский «стетсон». Правда, выглядела шляпа так, словно в ней лет двадцать носились по прериям, занимаясь всяческими ковбойскими непотребствами. Не торопясь, надел плащ, смахнул пыль с плеча, водрузил шляпу на голову.

Все это он проделал в гробовой тишине, нарушаемой лишь тихими стонами Владика.

Вальяжной походкой Корсаков прошествовал к дверям.

— Пардон, забыл кое-что!

Натянув шляпу поглубже, он обернулся к шкафообразному охраннику.

— Как здоровье, дружок?

— Не жалуюсь, — ухмыльнулся тот.

— Ну, это пока.

Игорь провел пальцем по кромке шляпы. Улыбнулся. И без замаха врезал ногой в пах охраннику.

Парень распахнул рот и резко сложился пополам. Игорь апперкотом добавил в лицо. Охранник опрокинулся на спину, поджав колени к груди. И по-собачьи завыл.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, Корсаков, приложив два пальца к полям шляпы, подмигнул Александру Александровичу.

— Честь имею, папаша!

На высокой ноте взвизгнула Анна.

Игорь заметил летящую сбоку тень, но среагировать не успел. Тяжелый удар швырнул его в вязкую темноту…

Осень хлестала холодным дождем. Ветер гнал низкие, цвета мокрой дерюги тучи. С Невы тянуло стужей.

Через час погонят на формирование, сунут в этап, и сгинет он, раствориться среди воров, убийц, беглых крепостных, поротых, клейменых, чахоточных, безумных…

Как всегда, она не вышла из кареты, только отдернула занавеску.

Корсаков увидел, как побледнело ее лицо, когда она нашла его в толпе ссыльных, и горько усмехнулся. Да, вид, конечно, непрезентабельный: обрит налысо, обвислые усы, недельная щетина, арестансткая роба, цепь от ножных кандалов в руках. Чудо, что вообще его узнала в серой массе этапников.

«Анна, Анна… Уезжай, любовь моя! И поскорее забудь. Что было, то прошло. Что было суждено, то и сбылось. Прости…Судьбы не переменить».

В строй, сукины дети! Становись, христопродавцы.

Жесткий удар прикладом в плечо едва не сбивает с ног. Корсаков скрипит зубами, не столько от боли, сколь от унижения. К такому обращение он еще не привык.

«Уезжай, Анна. Все — в прошлом!»

Игорь очнулся от холода. Наваждение странного, страшного своей реальностью сна, развеялось. Осталась только тоска и боль.

Застонав, он открыл глаза. Прямо перед глазами, устроившись в шербинке затертого до серости паркета, шевелил усами жирный, рыжий таракан. Игорь дунул, вспугнув рыжего. И, тут же, зашелся кашлем от боли в груди.

Чертыхаясь, с трудом приподнялся на локте. Судя по свету за окнами, у нормальных людей наступил полдень.

В комнате царил разгром: холсты, с рваными дырами от ботинок, разбросаны по полу, подрамники старательно переломаны в щепы, матрас заляпан краской, диван Влада убит окончательно. Дверь висела на одной петле, фанерные окна выбиты.

На глаза попался «стетсон», растоптанный в фетровый блин.

— Папаша, я был о вас лучшего мнения, — подвел итог осмотру Корсаков.

С вешалки пропали кожаное пальто гостьи и куртка Владика.

Корсаков попробовал встать. Руки подламывались, в голове звенело, будто сон продолжался, и цепи каторжников звякают, отмечая каждый шаг, пройденный этапом.

В коридоре послышались осторожные шаги, в дверь просунулась голова в шерстяной лыжной шапке с помпоном.

Корсаков узнал одного из соседей снизу.

— Помоги, Трофимыч!

Игорь был искренне рад, что заглянул именно Трофимыч. Мужичок он был себе на уме, но особой подлости за ним не замечалось.

Родом то ли из Вологды, то из Архангельска, он мыкался в столице на птичьих правах из-за пустяковой судимости; после отсидки ему почему-то отказались выдавать паспорт, мотивируя тем, что домишко, в котором он был прописан, успел сгореть. Трофимыч в лучших традициях русского крепостного права поперся с челобитной в Москву, где и завис на долгие годы на положении лица без определенного места жительства.