И Давыдов - Он любил вас

Почти каждый день Федор Веселов на несколько часов приезжал сюда из школы космонавтов и вместе со своим дублером Виктором Семеновым работал в маленькой комнате в конце коридора. В эту комнатку приносили копии почти всех анализов и результатов испытаний всех основных приборов. На рабочих столах двух космонавтов скапливались каждый день стопки бумаг, и эти бумаги нужно было просмотреть и с некоторыми из них сходить к испытательным стендам, к лабораторным столам. И еще нужно было посидеть с некоторыми заключениями в макете кабины, который находился в специальном зале, и своей рукой пометить там приборы, прошедшие окончательную проверку. Это была будничная, кропотливая работа. Федор ее не боялся, он давно к ней привык, но в последние дни его не покидало ощущение бессмысленности всего того, что он делает. Видимо, ощущение это возникло не только у него одного. Еще два дня назад Ефим Омулевский, невысокий, коренастый и темноглазый руководитель математической группы, сказал Федору:

- Через неделю мы кончим все расчеты и начнем программирование. Но, честное слово, старик, я не понимаю, на кой черт все это сейчас нужно!

Вчера об этом же заговорил дублер Федора - юный, худенький и веснушчатый Виктор Семенов. Он был на пять лет моложе Федора и казался совсем мальчиком по сравнению с ним. Ему просто повезло, юному Виктору. Он не бродил вокруг да около, как Федор. Он шел к космонавтике только по прямой и в школу космонавтов попал еще на институтской скамье. И вот теперь у него в кармане новенький диплом инженера-кибернетика и на груди - значок космонавта. "Вокруг шарика" он летал вслед за Федором. Тренировки ведь для всех одинаковы...

- Ты уверен, что полет состоится? - спросил вчера Виктор.

- В конце концов - да.

- Нет, не в конце концов, а как было намечено...

- Не уверен.

- А я просто уверен, что его не будет. И не понимаю, зачем крутится сейчас вся эта катушка...

- Знаешь, Витька... Мне вообще-то кажется то же самое... Но ведь нам не разрешили свертывать работу... Главный ведь где-то уже говорил об этом...

- А может, просто инерция?

- Может, и так... А может - расчет?

- Какой?

- Вдруг от болида хотят защищаться?

- Ракетами?

- Хотя бы...

- Но зачем тогда мы?

- А вот мы как раз можем быть по инерции...

- Любопытно, дружище, - задумчиво произнес Виктор. Очень любопытно...

...И вот сегодня - обращение правительства. Космонавты так и не слыхали, когда его начали передавать. В их комнате, как и обычно, было выключено радио: оно мешало работать. Но позвонил Омулевский.

- Включите радио! - крикнул он в трубку.

- Зачем? - спросил Федор.

Но в трубке уже раздавались короткие гудки.

Федор поднял руку, повернул регулятор.

- ...учитывая все эти обстоятельства, - ворвался в комнату тревожный голос диктора, - Советское правительство обращается к правительствам всех ядерных держав мира с предложением взорвать болид на дальних подступах к Земле с помощью ядерных зарядов.

В динамике тихо, еле слышно прошелестела бумага. Видно, где-то там, на студии, диктор переворачивал страницу текста.

- Советское правительство считает, - продолжал далее диктор, - что ядерные державы совместными усилиями могут подготовить и совершить мощный концентрированный удар по болиду новейшими глобальными ракетами с ядерными боеголовками. В результате этого удара болид, угрожающий нашей планете, будет развеян в пыль. Всемирная катастрофа, таким образом, будет предотвращена, если великие державы смогут быстро договориться об эффективных совместных действиях.

- Разумеется, - читал далее диктор, - уничтожение гигантского болида приведет к засорению околоземного пространства метеоритами и радиоактивными частицами. Это в свою очередь затруднит и задержит организацию космических полетов человека. Однако это зло - наименьшее. Всемирная катастрофа могла бы отбросить * цивилизацию на тысячелетия назад, и ни о каких космических полетах тогда вообще не было бы речи...

- Все гениальное - просто, - задумчиво сказал Виктор. Оно как бы носится в воздухе. Надо только уметь его поймать и высказать...

11.

Вечерний выпуск газеты лежал на коленях. Мягкий свет торшера падал на газету, на низкое зеленое кресло и подчеркивал уютный полумрак всей комнаты и как бы говорил о том, что ничего, собственно, в мире не изменилось, что все по-прежнему спокойно.

И только газета в этом мягком, уютном свете была как тревожный вой сирены.

Федор медленно перечитывал заявление правительства и чувствовал, что какая-то упрямая, назойливая мысль пробивается и никак не может пробиться из глубин мозга. Она была смутной, расплывчатой, эта мысль. Но она беспокоила, не давала сосредоточиться.