— Представлять, к их городу подошли мидяне, переправившиеся через Геллеспонт. Это так ужасно, так ужасно!
— Точно так, мой мальчик, — подтвердил Клеодул. — Мне пришлось спешно собрать все свое добро и бежать прочь, чтобы не попасть в руки этих варваров.
Лиофар, которого очень раздражал покровительственный тон чужеземца и особенно то, что он назвал Педарита «Мой мальчик» с ехидцей спросил:
— И много было добра?
— Я не смог взять все. У меня под рукой были лишь три судна. Погрузил золото, статуи и картины, а также запас дорогих тканей и благовоний. Все остальное пришлось оставить на разграбление мидянам.
Упоминание о трех кораблях, груженых золотом и серебром, словно нож полоснуло по сердцу горшечника. Но он постарался вынести этот удар судьбы достойно.
— А велика ли сила мидян?
Клеодул понизил голос.
— Я сам не видел и не могу поручиться, но люди говорили, что их неисчислимая тьма. Будто одних коней они ведут пятьдесят раз по сто сотен, а на каждого конного приходится по пять пеших воинов.
Горшечник покачал головой.
— Врут, — сказал он не очень уверенно.
— Наверно, — согласился купец. И добавил с кривой усмешкой.
— У меня не возникло желания проверить.
Абдерит посмотрел на горшечника, словно вопрошая, остались ли у того какие-либо вопросы. У Лиофара их не было. Вместо этого, он обратился к Педариту:
— Я пришел, как мы и договаривались.
— Хорошо, — протянул тот. — Идем. А ответ на твое предложение, Клеодул, я дам сегодня вечером.
— Я буду ждать, — сказал гость.
Лиофар не стал прощаться. Когда они отошли достаточно далеко, горшечник спросил:
— О каком предложении идет речь?
— Да так! — отмахнулся Педарит. — Не будем об этом говорить.
Немного подумав, Лиофар решил не настаивать.
Они спустились с холма и вышли на поросший кустарником берег мелкой речушки. Идеальное место для любовных игр. Так судя по всему, считали не только они. Неподалеку в густой траве мелькали чьи-то смуглые тела и слышались приглушенные вскрики. Ничуть не стесняясь, Лиофар и Подарит устроились под ближайшим кустом. Пока Подарит стягивал с себя хитон, горшечник извлек из кошеля небольшую золотую застежку, изображавшую сплетенных в любовном объятии Зевса и Ганимеда.
— Это тебе. Подарок.
Юноша рассеянно посмотрел на безделушку. Еще вчера подобная вещица привела бы его в восторг, но сегодня он остался равнодушен.
— Спасибо. Очень красивая застежка.
Не в силах больше сдерживать себя, горшечник заключил Педарита в объятия и жарко поцеловал его в уста. Его ласки были в этот день неистовы, Подарит же, напротив, оставался прохладен. Когда пресытившись любовью, они облачались в хитоны, он сказал своему любовнику:
— Я хочу, чтобы ты знал — это наша последняя встреча.
— Почему? — изумился Лиофар.
— Я охладел к тебе. Нам надо подобрать себе новых партнеров.
— Ты уже, кажется, себе подобрал… — протянул горшечник, вспоминая волевое лицо абдерита.
— Ты о Клеодуле? Да, он мне нравится, и я наверно соглашусь стать его возлюбленным.
— Так, значит, вот о каком предложении шла речь?
Юноша лениво усмехнулся.
— Ты пойми, Лиофар, — он положил руку на бедро любовника, — ты не можешь содержать меня достойно, а он богат и с ним я не буду знать никаких лишений. Смотри, что он подарил мне сегодня.
Педарит продемонстрировал перстень с изумрудным цветком удивительно изящной работы.
— Ты ведь не можешь делать мне таких подарков.
— Не могу, — согласился горшечник.
— Поэтому я и ухожу к нему. Ты сам говорил, нужно наслаждаться жизнью, пока молод.
С этими словами Педарит поднялся и пошел прочь. Ошеломленный горшечник остался сидеть на примятой траве. Он смотрел на мутную реку, а потом заплакал.
Отвергнутая любовь вселяет в сердце печаль.
* * *
Их встречу нельзя было назвать теплой. Слишком многое лежало между ними. Но сейчас каждый из них был нужен родине и это заставило прежде непримиримых противников сесть за одну сторону стола. Что они и сделали, отвесив взаимный поклон.
Очень легко поссориться, неимоверно трудно помириться. Друзья их понимали это и потому взяли на себя роль посредников. Они не спорили — для споров не было времени — и оба без возражений явились на обед в пританей [77] Здание, в котором собирались на общественную трапезу пританы, члены буле, исполнявшие текущие государственные обязанности; обед в пританее считался для афинянина высокой почестью.
.
Читать дальше